К счастью, никто из моей семьи не попал в ГУЛАГ. Одна часть моей семьи французская и вообще не была в России, а другая эмигрировала. У моего отца был близкий друг, который жил с ним в Париже в молодости. Этот эмигрант уехал из Советского Союза в 1925 году и вернулся в 1936 году, выбрав удачный момент для возвращения. Он женился, но в 1937 году был арестован как английский шпион, хотя и приехал из Франции. Его приговорили к 25 годам лагерей, и он в основном находился в Инте. Отец потерял всякий след друга, и когда мы прибыли в Советский Союз в декабре 1952 года, всего за два месяца до смерти Сталина, нам повезло, что вскоре он умер. В противном случае моего отца, скорее всего, бы арестовали, как и многих людей с подобной биографией.
В 1954 году отец случайно столкнулся с Иосифом Давыдовичем, которого реабилитировали. Оба они работали в кино: Иосиф Давыдович был монтажером, а отец занимался прокатом. После стольких лет они встретились, а отец собирался снова уехать работать за границу с мамой. У Иосифа Давыдовича не было квартиры, и он снимал жилье с женой. Отец предложил ему пожить у нас, и я провел следующие два с половиной года с ними. Иосиф стал для меня вторым отцом. Все его друзья, которые были в Москве к тому времени, тоже вышли из лагерей. Среди них была Аля Эфрон, дочь Марины Цветаевой, и многие другие.
Поскольку они встречались время от времени и брали меня с собой, я очень рано, еще до знакомства с Солженицыным, получил представление о ГУЛАГе. В то время я был поражен тем, что у меня возникла параллель между ГУЛАГом и нацистскими лагерями. Я был воспитан в очень просоветском духе, и именно поэтому отец вернулся в страну, веря, что Советский Союз — это справедливое общество. Если бы он знал о ГУЛАГе, он бы никогда не вернулся.
Вот страна, которую я высоко ценил и мечтал о жизни в ней, хоть и не говорил по-русски. Мысль о том, что она творила такое же зло, как страна, которую я ненавидел, потрясала меня. Я, как военный ребенок, многое знал о том, что происходит. Я помню момент, когда осознал, что разница между этими режимами лишь в деталях, но по уровню бесчеловечности они были схожи.
Я подружился с двумя замечательными режиссерами — Фридом и Дунским, которых арестовали на фронте под предлогом планирования убийства Сталина. Они также прошли через тюрьмы и лагеря, пережив все прелести системы. Их реабилитировали, не расстреляв, поскольку они согласились признать свою вину, подписав необходимые бумаги. Их жестоко пытали, как и многих других.
Когда я слышал их истории, меня переполняли эмоции. Я не мог сдерживаться, осознавая, что с безвинными людьми, преданными своей стране, обошлись так жестоко. Этому нет прощения. И меня возмущает, когда сегодня кто-то оправдывает Сталина или утверждает, что ГУЛАГ был необходим. Вместо того чтобы объяснять, каков был Сталин и его окружение, некоторые пытаются свести вину на него одного. Но это ошибка — вина лежит на народе, который поддерживал эти деяния. Народ, который кричал: «Собакам собачья смерть!» — в этом нет ничего нового и только подтверждает, что народ также несет ответственность. Точно так же, как немецкий народ несет вину за Гитлера.
Эти вещи необходимо объяснять. Люди должны понимать свою вину. К сожалению, у нас не был проведен Нюрнбергский процесс. Даже в Германии после этого процесса не сразу начали говорить о том, что произошло. Это произошло с приходом нового поколения, которое начало задавать вопросы родителям. И только тогда это стало обязательным для обсуждения в школе. Но у нас нет подобных процессов, и это большая ошибка.