Владимир Гельман, Европейский университет в Санкт-Петербурге
Многочисленные эксперты утверждают, что Россия представляет собой «нормальную» страну с средним уровнем социально-экономического развития. Если бы ей ставили оценку по пятибалльной шкале, то Россия была бы твердой троечницей: не отличницей, как Финляндия или Сингапур, но и не двоечницей, как Зимбабве. Она оказалась бы где-то посерединке, за одной партой с Аргентиной.
Хотя многие готовы были бы выставить России последнего десятилетия такую оценку, это часто шокирует представителей образованных слоев населения. На протяжении нескольких поколений государственная пропаганда, обоснованно или нет, внушала идею о том, что СССР находится «впереди планеты всей». Позднее, во времена распада Советского Союза, страна внезапно ощутила себя «второгодником», а оценка ее роли в мире изменилась на противоположную, получив знак минус.
Как следствие, некоторые интеллектуалы начала 1990-х годов стали отрицать достижения России за многие века. Сегодня определение места и роли России в мировом контексте стало болезненным упражнением для многих граждан, особенно для тех, кто претендует на роль «властителей дум». Борис Акунин, выдающийся русский писатель, красноречиво сетует в своем блоге, что Россия стала «страной периферии». Для многих россиян, независимо от социального статуса, осознание этого факта стало причиной болезненного разочарования и стремления доказать обратное.
Они стали заложниками «синдрома посредственности», который способствует эскапизму и открытому отрицанию идей и ценностей «отличников». Они ждут чуда, которое вернет Россию в разряд мировых лидеров без серьезных усилий с их стороны. Этот синдром не содействует решению реальных проблем, с которыми сталкивается страна.
С легкостью можно провести параллели между Россией и выходцами из аристократических семей. Россия всегда заботилась о поддержании своего статуса и престижа, что объясняет, почему реакцией многих россиян на вызовы современности и понижение роли страны в мире стало разочарование и отчуждение, проявляющееся не в активных действиях, а в гневных словах.
В начале 1990-х годов Майкл Буравой обозначил эту реакцию как «инволюцию». В то время как Россия занимает среднее, а порой и значительно более низкое место в мировой иерархии социально-экономического развития, многие практикуют различные стратегии «ухода». Особенно это характерно для тех, кого нельзя назвать «троечниками» на фоне российского интеллектуального пейзажа.
Для большинства пожилых, необразованных и обедневших жителей небольших городов, экзистенциальные проблемы и положение России в глобальной иерархии волнуют мало. Однако надежды образованных и относительно благополучных горожан сталкиваются с суровой реальностью, приводя к различным реакциям.
В этом контексте российская элита и другая часть образованного населения стали жертвами синдрома посредственности, который проявляется в следующих формах:
- Эскапизм, ориентированный на поиск ложной (или воображаемой) альтернативы нынешнему положению вещей.
- Откровенное и демонстративное отрицание идей и ценностей, привнесенных из-за границы.
- Попытки найти или создать чудодейственную панацею, которая бы позволила России догнать иностранных соперников без особых усилий.
Примеры потенциальной эмиграции среди российского среднего класса, такие как активные инвестиции в изучение иностранных языков детьми, также могут быть трактованы как форма «ухода»: стараясь «перевестись» в лучшую «школу». К первой группе относятся те, кто не причиняет проблем окружающим, но растрачивает свой потенциал.
Множество российских ученых, мыслителей и ведущих деятелей СМИ осознают низкую конкурентоспособность страны на глобальном рынке интеллектуального труда. Благодаря своему роду деятельности, многие сохраняют влияние и финансирование, как «тихони-троечники», предпочитающие тратить время на бесполезные занятия, вместо того чтобы заниматься чем-то полезным.
Эскаписты, как правило, ссылаются на великое прошлое России, однако их доводы наполняют исторические инсценировки, когда любители старины надевают доспехи, пытаясь вернуть чувства величия. Даже самые упертые мыслители этой категории понимают, что их идеи обречены на существование в крошечном интеллектуальном гетто.
Вторая форма проявления синдрома посредственности — это откровенное отрицание «нового политического мышления», которое получило развитие в горбачевскую эпоху. Западные ценности и институты были признаны в России как ориентиры будущего, однако некоторые игнорируют это. В этой ситуации они выражают свое отвращение по поводу политкорректности и прав меньшинств, а также «либерализма» — своего «страшного врага».
Но у этой альтернативы есть проблема: не только «презренный» Запад не обращает внимания на мрачные тирады, но и общественность, которой они адресованы, устала от теорий заговора. Более того, эти анти-западные крестоносцы не предложили ни одной жизнеспособной альтернативы западным ценностям и институтам.
Несмотря на утверждения об уникальности России, оправдывающие необходимость защищать ее от внешнего влияния, они не могут предложить позитивные идеи, отличные от «ненавистного» Запада. Например, критика западных идей напоминает бунт на коленях: даже самые закоренелые критики Запада предпочитают использовать «Мерседесы» и «айфоны».