Тяжеловесный низ был новой гармонией соседствующего века (продолжение)
Оставим возможность искусствоведам рассуждать о соцреализме и модернизме в творчестве Александра Дейнеки. Мне в день вернисажа по сердцу оказались отнюдь не монументальные работы художника, «не большие насущные темы» и их «выражение языком новой художественной формы». Продолжим выставочное странствие по залам ГТГ на Крымском валу, по монографической выставке, приуроченной к 110-летию со дня рождения Дейнеки.
Под Курском. Река Тускарь. 1945 года. Гладиолусы и яблоки. 1953 год. Скульптурное наследие Дейнеки невелико — всего несколько десятков произведений. Перед забегом. Тонированное дерево. 1951 год. Впечатления после двухнедельного пребывания Дейнеки в Париже, когда художник шесть раз побывал в Лувре, где в одной из галерей устроили его персональную выставку.
Парижанка. 1935 год. Вернисаж радует новыми знакомствами: увидев элегантную даму в шляпе, я осмелилась с ней познакомиться. Ею оказалась художник и поэт, пишущий на русском и итальянском, эссеист и искусствовед, живущая много лет в Италии — Эвелина Шац. Вскоре к нам присоединились друзья г-жи Шац: журналист из Милана Маргарита Бельджоиозо, представительница старейшего северо-итальянского рода, чья жизнь проходит между Стамбулом, Москвой и родным городом; ее коллега, Массимо Боффо, сын многолетнего итальянского корреспондента в Москве; и Жан Радвани, директор Франко-российского научного центра.
Молодежь, в основном пары, останавливались у полотна «Ночь» (1935). Почти четыре месяца в 1935 году Дейнека провел в США. Выставки его работ, приемы… Из письма Серафиме Лычевой, многолетней спутнице художника: «В полпредстве был шикарный вечер. Я еле умолил Трояновского (полпред СССР в США) не надевать на меня фрак — сошлись на смокинге. Ты представляешь, меня этаким денди». Вашингтон. Капитолий. 1935 год.
Родные места художника — Курск. Захотелось к морю, лето за окном поезда, мчащегося в южные города, солнечного тепла и ранних утренних купаний — как на мозаике у Дейнеки. Хорошее утро. 1959-1960 год, Севастополь. Ну, путешествия, если не к морю, то хотя бы к средне-русским рекам: Раздолье. 1944 год.
Тут-то и поняла, чего мне не хватает — собственных занятий, если не спортом, то хотя бы физкультурой в виде утренней зарядки. Словно по команде, пробурча себе под нос «Физкульт-привет» (словно учительница в школе), я полностью отдалась во власть спортивной стихии Дейнеки. Эскиз витража «Баскетболистки», 1950-е годы. Футболисты. 1950 год.
Строила планы, глядя на экспозицию: утром подтягиваться на перекладине, извлечь гантели с антресолей, велотренажер освободить из кладовки и придать ему свою личную симпатию вкупе с его работоспособностью. Утром твердила — всё: с понедельника, с понедельника, на носу уже среда — а я кроме вдохов-выдохов, рук в стороны и наклонов вбок, больше ничего не делаю.
Маниловщина со мной случилась под впечатлением спортивных полотен (и скульптур) Дейнеки. Я завидую крупно-крепким женским телам и ногам, не желая замечать, что иная эпоха на дворе, и бытует иная эстетика, требующая иных форм телосложения. Дейнека был влюблен в свою 17-летнюю модель — бегунью и пловчиху Люсю Второву. Художник отвергла его, но он создал пять полотен с ее изображением, символизируя молодость нового времени.
Люся-физкультурница появилась на плакате 1933 года, текст на котором, давший название выставке, гласит: «Работать, строить и не ныть! Нам к новой жизни путь указан. Атлетом можешь ты не быть. Но физкультурником — обязан». Конечно, вспомнили Некрасова, где не обязательно быть поэтом, а вот гражданином — да.
Десятый час вечера, пора и честь знать, но я не могла уйти, не взглянув еще раз на ранние работы художника: Портрет художника Вялова. 1923 год. Женский портрет. 1920-е годы.
Согласилась с Эвелиной Шац — хочется остаться наедине с работами, которые понравились, поэтому, как и она, ухожу с выставок в числе последних. Напоследок решила посмотреть толстый фолиант, ту самую книгу «Дейнека. Живопись» (в продажу она поступит в середине апреля), о которой говорила в первом посте. Тут только и заметила, что все образцы замечательной продукции привинчены болтами к ложементам на столах для обозрения. Всего лишь час назад, в начале вернисажной суеты, с таким любованием их листала.
Видимо, «совок» и не собирался исчезать из сознания некоторых граждан, напоминающих времена железного бака с металлической кружкой для страждущих. Неужели наше сознание к общему предмету не изменилось, и в каждом из нас, пришедшем в музей, по-прежнему видят потенциальных похитителей? Доколе будет длиться отсчет недоверия, как считаете вы?