Картина «Radar rat», автор Banksy, наилучшим образом отражает дилемму, с которой столкнулся Кремль после начала третьей волны пандемии коронавируса. Этот образ подходит для иллюстрации ситуации, в которой оказалась страна, на фоне европейского решения оставить рисунки Бэнкси в свободном доступе.
Немного личных воспоминаний для разогрева темы. До своих двадцати трех лет я был политически нейтрален. Советскую власть я не любил, но и не испытывал к ней ненависти. Воспринимал окружающую действительность как объективную реальность, данную мне в ощущениях. Все изменилось для меня после 26 апреля 1986 года. Вскоре после аварии на Чернобыльской АЭС я, возвращаясь из университета, увидел, как к Киевскому железнодорожному вокзалу съезжаются черные «Волги», из которых спешно выходят женщины и дети в респираторах. Сам же я, аспирант, готовил студентов к первомайскому шествию и имел смутное представление о происходящем. Чернобыль изменил все.
Дело не только в явных масштабах официального вранья. Чернобыль продемонстрировал бессилие и мелочность коммунистической государственности. Я не стал активным борцом с режимом, но для меня это государство и его вожди, включая Горбачева, перестали существовать. Я утратил с ними связь. С исчезновением этого режима разлука оказалась для меня «без печали». За спасение такого режима я не был готов отдать и гроша.
Политическая роль Чернобыля как триггера крушения советского режима остается недоисследованной. Именно поэтому голливудский блокбастер о Чернобыле вызвал нервную реакцию в Москве. Никто не любит возвращаться к воспоминаниям о будущем. До сегодняшних дней небо над Кремлем было безоблачным. Стабильность путинского режима держится на трех китах: ностальгии по имперской государственности, харизме вождя и жажде величия, подогреваемой «версальским синдромом». Путин понимает, на чем держится его власть, и оберегает своих «китов».
Однако с приходом третьей волны коронавируса температура в этом «аквариуме» стала расти, и «киты», удерживающие Путина на поверхности, рискуют свариться. Пандемия, которая в течение полутора лет не представляла политической угрозы, может стать путинским Чернобылем. Это не обязательно, но при определенных обстоятельствах — вполне вероятно.
Трудности могут возникнуть не из-за катастрофического сценария, а по причинам, зарытым в общественном подсознании. Я не специалист в пророчествах, но вероятность пандемического фиаско остается. В России любое катастрофическое событие может не иметь политических последствий — народ привыкает жить от одного фиаско до другого, вымещая злость не на правительстве, а на соседе. Русский бунт, как правило, бессмысленный и беспощадный.
Кремль вначале реагировал адекватно на угрозу, что, впрочем, не является исключительным случаем для России. Важно отметить, что бремя спасения населения легло на самого народа, которому никто и не ожидал предложить помощь. В итоге в России удалось создать вакцину, ввести локдаун и увеличить количество коек в больницах. Первая и вторая волны пандемии в России оказались относительно щадящими.
Упомяну, что русские цифры потерь выше, чем в большинстве других стран, но это мало кого волнует — главное, что могло бы быть хуже. Однако режим, оказавшись в состоянии расслабленности, не учел, что «глубинный народ» долгое время не верит власти и не доверяет никому. На этом он и споткнулся. Достоинства русского народа, с точки зрения режима, лишь продолжение его недостатков.
Фатализм и терпение, с которыми «глубинный народ» переносил тяготы любого деспотического правления, распространены на другие стихийные бедствия, включая пандемии. В России народ в массе своей боится этих стихийных бедствий меньше, чем придуманных человечеством. Каждый раз, когда правительство сталкивается с кризисом, народ остается верным своему патриархальному мышлению, привычному к жестоким условиям жизни.