Странно, что интеллигенция реагирует на предсказанное сползание режима в жесткий неосталинизм с нервозностью. Много правильных слов было сказано о будущем терроре, но разум и сердце не принимали это как реальный прогноз. Казалось, что обойдется, а когда случилось, это стало неожиданностью, как снег зимой. В сегодняшней реальности нет ничего, что могло бы вызвать удивление или недоумение. Как заметил один из классиков 90-х — никогда такого не было и вот опять. Теперь, когда террор из теории переместился в практическую плоскость и стал частью повседневной жизни, дискуссия о репрессиях выглядит запоздало и излишне драматично.
Сильные эмоции у патологоанатома, констатирующего уже случившуюся смерть, явление противоестественное. Почему-то в достаточно очевидных действиях Кремля ищут глубокий метафизический смысл. Обрушившиеся на общество репрессии рассматриваются как конец начальной фазы авторитаризма или начало его конечной стадии. Однако Кремль далек от метафизики, он просто решает текущие проблемы в рамках привычной логики. Репрессии — это продолжение прежней путинской политики, адаптированной к изменившейся ситуации. Если бы кремлевским чиновникам рассказали, какая мудреная социологическая партия ими разыгрывается, они сильно удивились бы.
Кремль действует достаточно примитивно, прямолинейно и реактивно. На мой взгляд, привлечение высокой философии для понимания его целей и методов в данный момент избыточно. У нынешнего всплеска репрессий есть явная точка отсчета — события в Москве лета 2019 года, когда в путинской России началась вторая волна революционной активности (первая была в 2011-2013 годах). Власть тогда отреагировала возобновлением «ковровых репрессий», не практиковавшихся с начала русско-украинской войны. Рост революционной активности и репрессий идут нога в ногу. Чем выше активность — тем жестче репрессии. Не бином Ньютона.
Неясно, на чем основан прогноз, что режим быстро устанет и сойдет с дистанции. Мне так не кажется, он выглядит бодрячком, а его действия не иррациональны. У нынешних репрессий есть осмысленная и рациональная цель — удержать революционную активность на приемлемом для режима уровне, не дав ей достичь критических отметок, после которых можно ожидать цепной реакции в обществе. Ничего личного, только бизнес. Репрессии могут быть дозированными и возрастать пропорционально давлению на систему, а могут усиливаться скачкообразно, что сейчас и происходит.
Репрессии, плавно нарастающие в течение всего срока правления Путина, резко усилились после несостоявшейся медведевской перестройки и начали экспоненциальный рост после холодного лета 2019 года. В обществе возникает замешательство, так как оно не видит очевидной причины для такого скачка и не готово к диспропорциональному ответу на относительно слабые «возмущения» среды. Однако поведение Кремля вполне объяснимо. Триггером для всплеска репрессий стали волны протестов в Минске, попытка отравить Навального и его вынужденное возвращение, на которое последовала жесткая реакция.
Наличие триггера не является всеобъемлющим объяснением. Гиперреакция на революционное раздражение, похоже, стала частью стратегического плана, вынашиваемого частью кремлевских элит давно. Можно предположить, что планировщики «военной кампании», предшествующей думским выборам, вдохновлялись опытом борьбы с пандемией коронавируса. Идея локдауна как универсального метода борьбы с любыми заразами, включая революционные настроения, многим в Кремле показалась продуктивной.
Решение посадить общество на карантин — в общем, логично. В Кремле победила партия, сделавшая ставку на массированную психическую атаку, подобно фильму «Чапаев», только вместо офицеров в шеренгах идут золотовские «космонавты». Цель этой атаки — подавить способность общества к сопротивлению и раздавить волю оппозиционно настроенных городских слоев. Это не трудно, и в ближайшем будущем репрессии достигнут своей ближайшей цели.
Однако политический локдаун не бывает временным. Из коронавирусного карантина можно выйти, даже не дожидаясь результатов. Из политического карантина выхода нет. Говорят, что Горбачев думал, что такой выход есть, но сам вышел. Главная проблема начатой военной кампании состоит в том, что ее придется вести вечно с экспоненциальным ростом репрессивных мер. Если кто-то в Кремле полагал, что можно поднажать на газ и потом нажать тормоз, сильно ошибается. С газом в России все в порядке, а вот с тормозами традиционно плохо.
Дальше будет только больше. В перспективе ближайших нескольких лет, если не месяцев, Россия выйдет на «китайский» уровень репрессий с собственным «суеверным интернетом» и тотальным подавлением инакомыслия. Кроме того, ничего особенного не случится, разве что цены на крупу не будут снижаться, а новые революционные мутации не поддаются лечению репрессиями. Увы, локдаун — не нокдаун. В какой-то точке пространства-времени эти «пара пустяков» встретятся, и тогда наступит быстрый коллапс системы. Общество простится с ней без особого сожаления. Как написал один поэт — была без радостей любовь, разлука будет без печали. Но жаль, как отметил другой поэт, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе. А, может быть, судя по накалу злобы и растущему уровню насилия в обществе, и не жаль. Восстановление исторической справедливости в России — процесс, за которым лучше наблюдать с безопасного расстояния.