Программа «Один» с Дмитрием Быковым
Д. Быков: Вы знаете, сейчас главное событие второй половины года — помимо нобелевского награждения Муратова и 4-й волны эпидемии — это публикация пыточных архивов. Эти швабры стали визуальным символом России. Мы думали, что швабра будет символом чистки. Интересная эволюция: слово «чистка» теперь скомпрометировано. Мы представляем под ним не чистку одежды или картофеля, а чистку рядов — прореживание. Если называть вещи своими именами, то символом опричнины была метла, а символом путинской власти стала швабра. Не из-за того, что это власть опричнины, а потому что мы знаем, что с этой шваброй делают.
Как бы мы ни смотрели на Россию, чувствуется, что иные пропагандисты манипулируются этой шваброй. Смотришь на страдания людей и понимаешь, что они страдают от этого — швабра глубоко загнана им в сознание. Постоянно происходит одно и то же — сцена из фильма «Хрусталев, машину», которая страшно повторяется в «Кроткой» Лозницы. Сцена изнасилования, где квач или палка имитирует государственную вертикаль. Смотришь на эту вертикаль и видишь швабру. Это ужасно.
Жизнь становится невыносимой, когда у нее появляется визуальный символ. Когда колючая проволока становится главным символом государства. Я надеюсь, что я не оскорблю ничьих чувств, когда скажу, что главным символом политики и культуры 2021 года стала швабра. Ужасно, но это уже визуализировано.
В связи с этим существует высока вероятность того, что в России начнутся восстания тех людей, которым нечего терять. Вспоминается, что перед смертью Сталина начались восстания в Воркуте, подавляемые жестоко. А сразу после его смерти — восстание в Кенгире. Если начнут восставать заключенные, я не представляю, как это можно будет остановить. Для этих людей русская тюрьма — хуже смерти. Смерть для них — в известном смысле, избавление.
Помните, как у Солженицына: могилу писателя перенесли за ограду зоны и перезахоронили у монастыря. «Освободился, значит», — говорит вертухай. Вот здесь, мне кажется, такая же история. Когда начинают освобождаться в смерти. Многие люди сегодня, как Шестун, являются символами тюремного сопротивления. С Машей Шестун, которая у меня училась когда-то, я в переписке. Я поражаюсь мужеству и достоинству этой девочки, которая так защищает отца. Дай Бог, чтобы так же защищали отцов и дети нашего общества. Я не очень верю в это. Но Шестун — не знаю, какой он политик, но он, по меньшей мере, воспитал удивительную дочь, которая защищает его с отвагой и упорством.
Хотя народ и элита в целом для меня неразделимы, я подозреваю, что зековская тема сейчас главная. Тема посадок и обысков, которые происходят повсеместно. Это может стать основной движущей силой. Люди могут начать хотя бы бороться за реформу пенитенциарной системы. Эта система уже очень утомила, деградировала. С этим невозможно жить.
Хотелось бы увидеть хоть какой-то просвет из российского зоновского мира, мира тюремного, где всё только о тюрьме. Обыск, передача, адвокат — всё это прочно вошло в нашу жизнь, и это ужасно надоело. Можно было бы жить, что-то делать, чем-то наслаждаться. Но нет, с каждым открытым ртом появляется швабра. Это очень опасно и неприятно.
Читать эфир целиком >>>