Программа «Культурный шок» Л. Рубинштейн ― Это, безусловно, реальность. И она не появилась сегодня или даже вчера. С определённого момента в общественной атмосфере стало нарастать ощущение агрессии, и если изначально оно выглядело абстрактным, то со временем стало ощутимым на уровне непосредственных ощущений. Это чувство я воспринимаю буквально, ощущаю кожей — не на понятийном уровне, а прямо физически. Знаете, так бывает. Я всегда считал, что ненависть первична, а объект ненависти — это уже вторично. Она не возникает потому, что появляется кто-то, кого можно ненавидеть.
С. Бунтман ― Как топор в спертом воздухе.
Л. Рубинштейн ― Совершенно верно. Сначала — ненависть. А к кому её направить — это вопрос второстепенный. Если вспомнить 30-е годы… Это очень соблазнительная историческая рифма, сравнивающая события здесь и в другой стране, которая затем стала врагом — Германии. 30-е годы в СССР были характерны тем же самым: нагнетанием ненависти и страха, страха перед врагами и вредителями, которые находятся повсюду, страха перед заграницей, посылающей к нам шпионов и недоброжелателей. Эта ненависть, безусловно, кипела. Митинги рабочих коллективов, которые требовали расправы, требовали смерти «собакам», были, на мой взгляд, искренними. Конечно, людей на эти митинги сгоняли, но в своей ненависти они были абсолютно искренними.
С. Бунтман ― И рекомендовали.
Л. Рубинштейн ― Да, но, тем не менее, их чувства были настоящими. Если послушать архивные записи, например, из передач «Вот так», то там можно услышать митинги 37-го года. И когда люди теряли, что сказать, накал страстей нарастал: женщина начинала говорить: «А эти вот предатели. А эти…» Она сама рассказывала себе, ведь чувствовала, что теряет смысл происходящего, и начала сама себя раскачивать.