Накануне своей отставки сенатор Константин Добрынин представил в Государственную думу законопроект «О противодействии реабилитации преступлений сталинского тоталитарного режима (сталинизма)». Это шаг, к которому давно призывало общество через организации, такие как «Мемориал», в составе которого я нахожусь. Однако текст законопроекта вызывает множество вопросов и сомнений как в отдельных формулировках, так и в его общей концепции.
Очевидно, что этот законопроект не будет принят нынешней властью, хотя в какой-то другой модификации его можно ожидать в будущем. Важно, чтобы в процессе справедливого осуждения нашего тоталитарного прошлого не возникло новых возможностей для произвола со стороны государства.
Что именно вызывает у меня недовольство в этом законопроекте? Во-первых, в нем отсутствует главная составляющая — четкая правовая оценка тех событий, которые он намерен осудить. Упоминаются ссылки на «официально признанное государственное осуждение указанных преступных действий» в законодательстве о реабилитации жертв политических репрессий, но на самом деле это оценка нечеткая и лишь формальная. Закон «О реабилитации жертв политических репрессий» в самом начале лишь обобщенно упоминает о массовых репрессиях, но не вдаётся в детали. В итоге, остаётся неясным, каким образом осуждаются действия Советской власти.
Во-вторых, законопроект акцентирует внимание на «преступлениях сталинского тоталитарного режима», однако такое определение сужает круг оценки, в отличие от законопроекта «О реабилитации жертв политических репрессий», который упоминает «Советскую власть» в целом. Это может создать впечатление, что террор, осуществляемый до 1924 года, не подлежит осуждению. Неясно, с какого момента «сталинский тоталитарный режим» считается начавшимся — с 1924, 1927 или 1934 года. С подобной неопределённостью нельзя принимать закон, который предполагает применение репрессивных мер.
В-третьих, четкость формулировок в законопроекте вызывают особые сомнения. Например, в нем указано: «реабилитация преступлений сталинского тоталитарного режима — положительная оценка и (или) оправдание необходимости политических репрессий». Эта формулировка вызывает недоумение: кто когда признавал необходимость необоснованных преследований граждан? Данная неопределенность может привести к произвольной интерпретации и расширению применения закона.
Главный вопрос заключается в том, что законопроект предполагает значительное ограничение свободы выражения мнений. В случае его принятия, вероятно, последуют решения Европейского Суда против России. Условия, при которых «информационные материалы» могут быть признаны экстремистскими, весьма расплывчаты. Например, статьи, которые анализируют репрессии на восточных территориях СССР, могут быть подвержены преследованию. Это недопустимо!
Критики могут возразить, что такой закон не касается научных статей, но опыт применения антиэкстремистского законодательства показывает, что прокуратура и суды могут трактовать законы весьма расширительно, включая туда научные и художественные работы.
Также законопроект содержит опасные нормы о запрете общественных объединений, которые могут быть обвинены в реабилитации или отрицании сталинизма. Это предоставит государственным органам дополнительные инструменты для подавления инакомыслящих.
Тем не менее, в законопроекте есть рациональные моменты, касающиеся деятельности государственных органов. Например, пункты о запрете увековечения памяти о лицах, причастных к преступлениям сталинского режима, выглядят вполне оправданными. Однако необходимо помнить, что в демократическом обществе должна сохраняться возможность обсуждения и изменения подобных законов.
Принимая во внимание опыт принятия закона «О противодействии экстремистской деятельности», можно заметить, что изначально сформированные обстоятельства и дискуссии военные, как правило, заканчиваются созданием репрессивных инструментов в руках власти. Если этот законопроект не будет принят ныне, он все равно может быть вынесен на обсуждение в будущем.