Когда у нас начинают возникать сомнения в том, что нам сообщают правду, и что вообще все не так? Вот погиб в Сирии контрактник Вадим Костенко. Уже точно известно, что он погиб. Это армия, где все должно быть под контролем, где четкие границы ответственности и субординации, и где каждый солдат должен быть на месте и заниматься своим делом — особенно в военной обстановке.
Поэтому военные не могли не знать о гибели солдата и о обстоятельствах этой гибели. Расследование не могло занять много времени, и как только оно было завершено, военные были обязаны проинформировать не только родных, но и общественность. Гибель российского солдата в Сирии — это общественно значимая информация. Однако мы узнаем об этом спустя три или четыре дня и получаем сразу несколько версий. Говорят о гибели по неосторожности и о том, что он погиб, будто в бою. Минобороны, наконец, сообщает о самоубийстве из-за несчастной любви. В тот момент, когда в соцсетях уже пошел слух, что погиб не один Костенко, а девять наших солдат!
Вот чего в этой ситуации совершенно не хотелось бы — это спекуляций в духе «пошли первые жертвы путинской авантюры». Во-первых, это армия. В армии солдаты гибнут как на учениях, так и в быту — и совершенно необязательно в результате неуставных отношений. Просто в местах, где есть оружие и сложная техника, существует риск получить увечья и даже погибнуть. Солдат, погибший в результате самоубийства или по неосторожности в Сирии, мог также погибнуть на территории России в своей воинской части, и путинская авантюра тут ни при чем.
Но чтобы избежать спекуляций, Минобороны должно быстро и четко обо всем информировать. Несчастный случай — значит, несчастный случай. Самоубийство — скажите прямо. Даже если солдат погиб непосредственно в бою — это тоже не должно быть секретом. Мы открыто послали свои войска в другую страну. Не на парад, а на войну. На войне убивают. Войны без потерь не бывает, и если солдат погибает, выполняя приказ — в этом нет ничего секретного, стыдного или позорного.
Но у нас принято в таких случаях изворачиваться, обманывать. Чиновники и военные, вероятно, думают, что, признав потери, они бросят тень на непогрешимую политику государства. Наверное, они хотят, чтобы народ, сидя у телевизора, продолжал воспринимать бомбежки в Сирии как художественный фильм, где вместо крови льют клюквенный сок. Но коль скоро это все-таки война, и потери на войне неизбежны, утаить их не получится. Поэтому нужно научиться говорить о них четко и быстро, и находить другие подходы, кроме «мы не в курсе», «он сам напоролся на гранату» или «военнослужащего с таким именем в списках нет».