С покупки билета на сегодняшний спектакль началось всё моё Нью-Йоркское путешествие. В августе 2012 года я прочитала на сайте Анны Нетребко, что 6 февраля она будет петь Адину в той же постановке «Любовного напитка», которой Метрополитен опера откроет этот сезон. Решение ехать было принято мгновенно. И вот долгожданный вечер настал. Я в Нью-Йорке, в Метрополитан опере, или Мет, как её ласково называют знакомые. Через полчаса на сцене я увижу поющую Нетребко. Сказать, что я взволнована — значит, не сказать ничего.
Здание оперы — центральное и самое красивое среди комплекса Lincoln Center. При свете дня оно выглядит довольно скромно; Большой, с его лошадками на крыше, куда эффектнее. Но опера всегда происходит ночью, когда здания и люди светят не отраженным, а собственным светом — если он у них есть, или растворяются в темноте. Пять арок во всю высоту здания сияют золотом и производят впечатление необыкновенной воздушности. Бетона практически нет; вместо этого — витринное окно во всю стену, перевязанное каркасом арочных ножек, а за ним, как в аквариуме, вся жизнь Мет.
Главное украшение — два огромных холста работы Шагала. В дневное время их закрывают шторами, берегут от солнца. А вечером шторы раздвигают, и красное полотно в левой арке и желтое в правой становятся главными бриллиантами в короне Мет. Стою в очереди на вход с заветным билетиком в ладошке — самым дорогим из четырёх, что я купила в Мет. За 197 долларов — ложа амфитеатра, вторая от сцены. Оглядываюсь по сторонам, рассматриваю величественное фойе изнутри. Парадная лестница поднимается каскадом от первого до последнего этажа: белые перила, бордовые ступени, фантастические люстры Sputnik в виде звезд с хрустальными каплями.
В магазине Met Opera Shop за 200 долларов продают золотые кулоны, повторяющие форму люстр, а за 20 — салфетки с принтами в виде звезды с сотней лучей. Корешок моего билета отрывает дама в бордовой униформе, следом за ней — мужчина с деревянной указкой, напоминающей дирижерскую палочку. В маленькие клатчи не смотрят, а мой рюкзак, конечно, проверили — но я не в обиде. В московских театрах охраны, как правило, больше. Привычка расстегивать сумку у меня отработана до автоматизма.
На входе в гардероб очередь небольшая, сдать пальто стоит 3 доллара. Вряд ли те, кто сидит в партере на местах по 250 долларов и комкает на коленях норковые шубы, движет чувство экономии. А вообще американский театр начинается не с вешалки, а с подземного гаража, так что в театр можно явиться в декольтированном платье и, не выходя на улицу, продефилировать от парковки в зал. Но я приехала на метро и встала в очередь в гардероб.
Слышу русскую речь с акцентом — и тут наши. Интересно, прибыли специально на Нетребко или это постоянный контингент Мет? Прохожу в свою ложу, на стульях разложены программки — их здесь раздают бесплатно. В Москве всё наоборот: гардероб даром, а программки — за деньги. Украдкой фотографирую сцену, осматриваю огромный зал. В партере три секции кресел, разделенных двумя проходами. Балкон из пяти ярусов, причем на боковых балконах по три ряда кресел, а на фронтальных — по десять. Всего в зале более 3000 мест, рассказывает мне соседка по ложе — профессор химии из университета Quins. Ее родители были певцами в Одесском оперном театре, а во время войны бежали на другой континент, спасая свои жизни.
Хесси, так зовут даму, говорит по-русски, как я по-английски. Она покинула Советский Союз в пять лет. Её муж, профессор математики, помнит по-русски только пару слов. У них зарезервированы места в этой ложе, и они члены попечительского совета Метрополитан. Я почувствовала, что неплохо сдала экзамен по small talk, хотя наш разговор мог показаться слишком осмысленным для «светской беседы». Хесси рассказала, что перед выходом дирижёра в оркестровой яме мигает красная лампа. Я, как ни старалась, не уловила ее мигания, пока Маурицио Бенини не вышел к своему пульту, и зазвучала увертюра.
Каждая следующая нота, каждое слово, каждое танцевальное па Нетребко были предсказуемы. В октябре я смотрела трансляцию этой постановки в московском кинотеатре и потом ещё несколько раз пересматривала видео. Состав почти тот же: Адина — Анна Нетребко, Неморино — Мэтью Поленциани, Белькоре — Мариуш Квечень. Только Дулькамара — новый, Эрвин Шротт. Режиссёр Бартлетт Шер говорил, что хотел документально передать атмосферу Италии в годы Рисорджименто — национально-освободительного движения итальянцев за объединение разрозненных городов.
Шер сдвинул время событий к 1836 году — на четыре года позже премьерного исполнения «Любовного напитка». Я это выяснила из программки, но не из сценических приёмов. Вряд ли кто-то, кроме хорошо осведомленных в итальянской истории, заметил бы форму австрийской армии на Белькоре или национальную одежду деревенских жителей. Адина носит черный мужской цилиндр, который, вероятно, не является традиционным среди деревенских дам. Как призналась художник по костюмам Кэтрин Зубер, цилиндр возник во время фотосессии для афиши оперы и так понравился Нетребко, что она захватила его на сцену.
Сюжет коротко: Итальянская деревня, 1836 год. В молодую помещицу Адину уже давно влюблен деревенский парень Неморино. В деревню прибывает полк солдат во главе с сержантом Белькоре — вторым претендентом на руку и сердце Адины. Затем появляется бродячий торговец лекарственными снадобьями шарлатан Дулькамара. Неморино спрашивает, нет ли у Дулькамара волшебного эликсира принцессы Изольды, который сделает его желанным для Адины. Эликсир, разумеется, находится, но подействует он только на следующий день. Неморино, поверив в себя, теряет интерес Адины, и та, в отместку, принимает предложение Белькоре. Свадьба уже сегодня. Неморино нужен любовный напиток, и он записывается в рекруты, продавая свою свободу за 20 скудо. В конце концов Адина признается самой себе, что любит Неморино, выкупает его из армии и берёт в мужья. Дулькамара приписывает любовные успехи героев волшебному действию своего напитка, и все согласны с этим.
В октябре Дулькамара пел Амброджо Маэстри — тот был пожилым и опытным, в отличие от Шротта, который стал ярким и запоминающимся. Как-то я впервые увидела Шротта в Ковент Гарден в роли Дон Жуана. Сравнение с Нетребко действительно впечатлительно!