На днях мой коллега и хороший знакомый Михаил Зыгарь опубликовал колонку с провокационным названием «Без союзников. Что значит для Путина бойкот 9 мая». Очевидно, статья адресована не мне, а, скорее, «шахин шаху, царю царей и начальнику начальников». Внешнеполитическая составляющая ее — это, по сути, лишь вуаль для внутриполитической критики. Тем не менее, в тексте несколько раз затрагиваются темы российской дипломатии и роли публичных дипломатов, что и побуждает меня обсудить некоторые ключевые тезисы публикации.
1. «Российские публичные дипломаты говорят, что западная система ценностей для нас не подходит и есть вещи поважнее, чем права человека». На самом деле, и публичные, и теневые дипломаты России никогда не делали подобных заявлений о Европе. Наоборот, на всех международных площадках наши дипломаты долго и упорно подчеркивали, что Россия выбрала европейский вектор развития, имея общие цивилизационные корни и историю с Европой. Более того, в начале 2000-х мы, пожалуй, сами не подозревали, что можем стать полноправными членами европейского сообщества. В мечтах — да, однако в практическом плане у нас не было понимания, как это может произойти. И именно «режим» настаивал на европейском векторе нашей внешней политики, хотя большинство граждан едва ли стремилось к таким высоким идеалам, больше заботясь о собственном выживании.
Вот такие концепции, как «общее экономическое и гуманитарное пространство от Атлантики до Владивостока» или «неделимость безопасности на европейском континенте», внедрялись в общественное сознание намного быстрее, чем реально воспринимались. Изначально идея единого пространства с Европой вызывала недоумение, но затем многие уверовали в собственную цивилизационную европеоидность. Парадоксально, чем больше шагов мы делали навстречу Брюсселю, тем больше шагов он делал в противоположном направлении, например, в вопросах облегчения визового режима.
Таким образом, в европейском векторе нашего внешнеполитического курса действительно наблюдался прогресс. Интригующим стало то, что с развитием нашего европейского «я» мы стали более привержены исконным европейским ценностям, чем сама Европа, которая за последнее десятилетие совершила немало сомнительных шагов. Легитимность власти, учет интересов меньшинств, традиционные ценности и диалог цивилизаций — это всё, чему нас учили на Западе, а не наоборот. Что касается прав человека, то в контексте отечественной дипломатии есть приоритетные вопросы, стоящие выше прав человека, но они не сводятся к «правам начальника». Например, право человека на жизнь.
Философски рассуждая, человек иногда жертвует своим правом на жизнь ради защиты других своих прав, и это можно считать подвигом или поступком. Однако права человека могут быть выше права на жизнь только в случае, если выбор делается самостоятельно, без принуждения. В остальных ситуациях права человека должны уступать праву на жизнь, оставаясь важнейшим достижением цивилизации. Пример: никто не может убивать людей, ссылаясь на борьбу за права человека. Если наша дипломатия и выступала против чего-то, так это против двойных стандартов в вопросах прав человека и их политизации.
2. «После того как стали проводиться все эти восьмерки и двадцатки, главы государств стали особенно ясно понимать, что они — закрытый клуб, от которого зависит всё на Земле…». Думаю, если бы кто-то в России полагал, что от «закрытых клубов зависит всё на Земле», российская сторона не попрощалась бы с «восьмеркой» так легко. Напротив, российская внешняя политика давно акцентировала внимание на многополярности мира и центральной роли ООН, подчеркивая необходимость отхода от блокового мышления.
Зачем, скажите, став членом элитного заведения, нам было заниматься созданием региональных интеграционных механизмов и новых международных организаций? Ответ прост: кто-то осознал, что современный мир не может управляться из одного центра, даже если этот центр создан самыми сильными государствами. ООН прекрасна, но её задачи не всегда совпадают с кажущимися актуальными для регионов. Людям нужно решать конкретные проблемы, и даже самое прогрессивное «мировое правительство» не в силах заняться подобными вопросами.
То, что российская внешняя политика отстаивала на международной арене, по сути, и есть именно та демократизация, которой нас учили в начале 90-х, но только на глобальном уровне — своего рода децентрализация власти при сохранении международного права, гарантом которого выступала бы ООН. Однако стоит признать, что исторически всё, что мы экспортируем, разительно отличалось от продукции для внутреннего потребления.
Что касается президентов стран СНГ, то их поддерживает не только российская дипломатия. Все международные игроки в той или иной степени оказывают поддержку. Порой Запад меняет своих фаворитов, подстраиваясь под изменения конъюнктуры. Это происходит, когда речь заходит о стратегически важных объектах, таких как авиабазы или газопроводы. Легитимность власти определяется западными тяжеловесами не прозрачностью выборов, а целями и выгодами, которые они могут получить.
Эта история не о хороших или плохих президентских фигурах. Это история о том, как быстро меняется мнение Запада о тех или иных лидерах. От любви до ненависти всего один шаг, и этот шаг определяется, в первую очередь, глобальной политической конъюнктурой.