Если рассуждать абстрактно, судить за нарушение церковных канонов глупо. Если более конкретно, то вот этих трех девушек, уже полгода находящихся в тюрьме из-за процессуальной глупости, судить за такое стыдно. А если еще более конкретно, то прокурор, спрашивающий свидетеля «считаете ли вы грехом то, что совершили обвиняемые», то судить за такое невозможно.
И это невозможное началось 30 июля 2012 года и, взяв с места, продолжилось 11 часов с маленькими перерывами на выход в коридор и переглядывание друг с другом: правда ли, что это происходит на самом деле? Вязкое чувство дурного сна наваливается с первых же слов обвинения, когда прокурор зачитывает, что девушки «незаконно проникли в огороженную часть Храма, предназначенную для совершения священных религиозных обрядов». Почему никто его не переспрашивает – какой закон они нарушили? Как такое вообще попало в обвинительный приговор?
Позже эта вязкость перерастает в сонный паралич – оказывается, все обвинение написано в таком духе, и задать вопрос в этом сне уже невозможно. А проснуться пока не получается: даже выйдя на улицу, попадаешь в спор собравшихся у суда, где некие православные борцы за нравственность (это они сами так сказали) объясняют, что если бы это произошло в мечети, то и суда бы не было – некого стало бы судить. Наверное, этим пылающим сердцам больше понравилось бы, если бы на месте ХХСа встала мечеть, так как христианство, называемое иногда религией угнетенных, им явно малО – не хватает в нем места их чувству собственной святости.
Вообще, на процессе сторона обвинения выглядела более солидно: три адвоката, два прокурора, обиженные и пострадавшие свечница и член движения Народный собор, даже сама судья смотрелась на их фоне менее уверенно. Что сказать об адвокатах Pussy Riot, которых передргивало от каждой реплики обвинения, видимо тревожа населяющих их чертей. Зачем, например, Николаю Полозову спрашивать у пострадавшей свечницы Сокологорской – каких она бесов видела и при каких обстоятельствах? Адвокат задал этот вопрос после того, как служительница храма описала движения участниц панк-группы, как «бесовские».
И как можно адвокатам обвинения заставлять верующую женщину произнести слово «феминистка», которое по ее определению является «нецензурным в храме». От окончательного и безвыходного когнитивного пата спасала судья, снимающая вопрос за вопросом, из тех, что задавали несолидные адвокаты. Не к месту будет помянуто имя Льва Толстого, который описывал приличного человека в одном из своих рассказов – Ивана Ильича – кстати из судейских. Образец протокола был, пока смертельно не заболел. И на пороге могилы он ощутил всю ненастоящесть такой вот серьезности, а из последних живых воспоминаний остались только пара фрагментов из детства.
Вот в нашем случае судят именно за такие фрагменты – детские, сомнительные и живые. Системе, желающей заколотить себя изнутри в своем догматическом гробу, чужды сомнения и нерегламентированный эмоциональный троллинг. И, как сказала адвокат потерпевших алтарников, свечницы, народнособоровца и охранников ЧОПа «Колокол», которую в коридоре спросили – как она сама относится к тому, что реальные живые люди сидят в тюрьме из-за церковно-политического скандала, «я на личные разговоры не разговариваю». Аминь.