Что думать? Рисунок Алексея Меринова «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человеческими уязвлена стала». Александр Радищев
Люди убивают людей за фильм «Невинность мусульман». Убивают те, кто фильма не видел, и те, кто его не создавал. Убийственная идея свирепствует, игнорируя доводы здравого смысла. Их не слышат и не понимают, а носителей здравого смысла считают наёмниками сатаны, которых стремятся уничтожить, чтобы не портили прекрасную идею.
Госдума России спешно принимает закон об уголовной ответственности за оскорбление религиозных чувств. Одно неосторожное слово относительно патриарха, один косой взгляд в сторону мечети — и ты уголовник. Это похоже на закон о нулевом уровне алкоголя в дыхании водителя: даже вчерашнего кефира достаточно, чтобы стать виноватым.
Крестовые походы. Сотни тысяч христиан отправлялись убивать мусульман. Сотни тысяч погибли за веру, за Гроб Господень. Среди крестоносцев действительно были идейные, но сколько же там было мародёров.
В «Невинности мусульман» имя пророка, кажется, вообще не упоминается, однако фильм вызвал погромы. В каждой школе и библиотеке заложена бомба — книга, где об исламе говорится как о «бреднях Магомета». При этом она считается русской классикой. Что теперь делать?
В лихие 90-е (1790-е) Радищев опубликовал «Путешествие из Петербурга в Москву», где отмечал, что пышная внешность властителей сильно действует на «стадо рабов». По его мнению, «чем народ просвещеннее, тем пышная внешность менее действовать может… Магомет мог прельстить скитающихся аравитян своими бреднями». «Бредни» — так лаконично никто не отзывался о такой гордой религии. Эти мысли прочли, и 220 лет не было волнений, погромов; мнение Радищева — он уже на небесах, как и Шекспир, а мы остаёмся разбираться с современными вызовами.
Скитающиеся аравитяне, возможно, были неграмотными кочевниками. Но Иисус Христос и апостолы были (и выглядели!) бедняками, ели что попало, спали где попало. Это сейчас невероятная пышность, золотые кресты, золотые купола… Но вопрос «что делать с Радищевым?» остаётся. Что делать с Шекспиром?
Отелло рассказывает один случай из жизни. В Алеппо турок бил венецианца и поносил сенат. Отелло, чернокожий венецианец, считает обрезанного человека «собакой». Если бы венецианца бил другой венецианец, Отелло бы не вмешивался. Значит, дело не в оскорблении сената, а в том, кто обижает: свой или чужой. Он зарезал турка в мусульманской стране, и что теперь делать? Играют ли «Отелло» на сценах Турции и Сирии? Непонятно.
Шекспир написал это 408 лет назад. Стали ли мы просвещённее за это время? Что-то не похоже. Даже о своих религиях высказываются довольно странно. Андрей Хржановский опубликовал статью «Каяться никогда не поздно», где задаётся вопросом о «доверии народа», вспоминая, как именно мнение большинства выбрало разбойника Варраву.
Называть Иисуса Христа «соседом по Голгофе»… У людей с чувством языка такие вещи вызывают отвращение. Более того, Варрава не был ничьим соседом по Голгофе, его туда не водили. Другой уважаемый человек пишет: «Устроим Армагеддон — выключим телевизор…» Как определить, что мы знаем о человеке? Геном, скорость полета нейронов… Да, я верю, что Бог замутил это чудо, но было бы неплохо относиться к Нему с уважением.
В итоге получаем плохо сшитого Франкенштейна. Психологи показывают кляксы, и каждый видит в них свое. У этого газетного текста отрезал имя автора, и все пожимали плечами, пока Проханов не сказал: «Прекрасно! Страдающая душа! А кто написал?»
«С уважением ко всем инакомыслящим» — это даже не христианство, слишком уж нежно. Всепрощение — да, но «уважение ко всем» у Христа отсутствовало. Все эти разговоры о демократии после того, как её проповедовали, вызывает отвращение.
Словоблудие затопило мир. Словоблудия больше, чем выхлопных газов; люди, как пьяные, не понимают смысла слов. «Займёмся любовью» — а это фрикции. «Займёмся верой» — а это торговля свечками. Давать премию Сахарова за пляску в церкви — это политика. Но есть люди, которые называют это искусством.
В стране полно атеистов. Если кто-то публично скажет: «Бога нет! Я в эти бредни не верю!», найдутся оскорблённые. Одни защищают веру убийствами, другие — уроками православия в школе. Но кто и как будет преподавать? Ждать добра? Споры о церкви ведут такие гнусные типы, что разговор о вере становится таким же отталкивающим, как разговоры о демократии.
Через сто лет после Достоевского братья Стругацкие напечатали «Хищные вещи века», где в счастливой стране, залитой наркотиками, галеристы уничтожают великие картины, называя процесс высоким искусством. В конечном счете, это тот же самый спор: сапоги выше Пушкина.
Значит, с точки зрения рынка искусство, тоже, как и душа, ничего не стоит. Нет спроса.
