Каждый визит к нему вызывает у меня грусть. Помочь, в общем-то, я не могу. Могу лишь прийти, поговорить, выслушать… Иногда общаюсь с его мамой, передаю ей новости. Но что еще я могу сделать для человека, которому грозит десять лет? Может, семь. В этом есть своя двойственность. С одной стороны, мне не нравится, что Стомахин писал. С другой — он лишь писал, не бил и не убивал. Можно ли за это приговаривать к столь суровому сроку?
Тем не менее, Стомахин сейчас находится в СИЗО. Камера на троих. Телевизор сломался, и сам Борис говорит, что не хочет его смотреть. Книги из библиотеки давно не приносят. Холодильника тоже нет, сокамерники смеются: «Да нам туда и класть нечего… сироты мы». Мама Бориса передает ему передачи, ищет мелочь для оплаты услуг адвоката. Она часто посещает его на свидания. Ей уже семьдесят, и Борис почти всегда ею недоволен. Она огорчается, плачет. После каждой встречи она звонит мне и спрашивает: «Что я делаю не так? Почему он так со мной?»
Я пытаюсь утешить её, как могу. Борис говорит, что никому нет дела до него. Например, Наталья Холмогорова упомянула, что статья 282 — это плохо, но Стомахина осудили справедливо, сам виноват. Но это ладно, а вот либералы, которых я считал «своими», не сказали ни слова обо мне. Как такое возможно? В хронике «Новое время» пишут о Кавказском, а обо мне — нет. Это просто невозможно! И всё, я уеду в лагерь, мама меня уже не дождется, если, конечно, сам доживу. Я не хочу снова в лагерь. В любом случае остается только один выход, сами понимаете, какой.
Вот, например, сегодня мэр Махачкалы вскрыл себе вены. А я… Я говорю: «Боря, может, вам лучше заняться делом? Вы публицист — пишите статьи!» Но он отвечает: «Да о чем тут, в СИЗО, писать? Только на письма отвечаю, жду их, только ими и живу.» Хотя… (вдруг загорается интересом) Может, мне действительно стоит ответить на пост Натальи Холмогоровой? Я его убеждаю — это отличная идея. Ну, дай Бог.
Вот только ножницы у него тупые, подстричься невозможно. Голова болит, дешевые таблетки «от врача» тоже не помогают. Все его просьбы я передаю заместителю руководителя Сороке (он отличный, практически лучший из сотрудников ФСИН). Мы договариваемся решить вопрос с книгами. Без книг я бы не продержалась и пары-тройки дней, поэтому к этому вопросу отношусь очень болезненно.
Снова возвращаемся к теме «почему обо мне ничего не говорят». Я говорю: «Борис, вспомните, что вы в своих статьях писали. Зачем было утверждать, что среди русских нет ни одного нормального, понимающего человека?» (на этом месте я обрываю себя, поскольку рядом стоит офицер). Он говорит: «Нет, ты это выдернула из контекста, я всегда оставлял хотя бы процент на хороших людей.» Ладно… Не буду напоминать, как он меня незадолго до ареста в ЖЖ называл. Теперь это уже не важно.
Ему вменяют кучу статей на сайте «Сопротивление», все номера газеты «Радикальная политика». В общем, приличный набор. Я прошу об одном: пишите Стомахину письма. Даже если вы не согласны с ним — напишите об этом. Может, это поможет спасти ему жизнь. Вот и поговорили с Борисом, и теперь с Лидией Борисовной идем инспектировать карцеры…