На дворе стоял 60-й год. Мы были все по-разному бедны, все одеты в разные обноски и обштопки, и у нас был один на всех футбольный мяч с завязками. Он нас всех и объединял: детей из рабочих семей, интеллигенцию вшивую, безотцовщину, хулиганов, тихонь и отличников. И психов. В каждом дворе был свой псих.
У нас был Сева с круглым лицом. Лет ему было 12-13. В школу он не ходил. Всегда неуклюжий, плохо и грязновато одетый, нелепый и улыбающийся. Его мать – алкоголичка-одиночка работала на пластмассовой фабрике, а Сева целыми днями торчал на улице, виновато улыбаясь и ковыряя в носу грязными пальцами. Когда у нас не хватало состава на игру, Севу ставили на ворота.
Однажды я нанес страшный удар в упор и попал Севе мячом в лицо. Он и толком загородиться не умел. Что с него возьмёшь – у него был синдром Дауна. Сева громко и жалобно зарыдал, верхняя губа у него была разбита и оттуда текла кровь. Он неуклюже размазывал кровь по лицу и безутешно рыдал, словно захлебываясь. Мы обступили его, не зная, как помочь, и очень хотелось продолжить игру. Самый старший из нас, Вова Мягкий, в кепаре и неизменной беломориной в углу рта, отвел Севу в сторону и усадил на лавку возле помойки.
«Кого … чужое горе?» — философски заметил Вова и вбросил мяч в игру. Никого, похоже, чужое горе не волновало, и мы продолжили, как ни в чем не бывало. Скоро прибежала пьяная Севкина мать, ругала его безбожным матом и пинками загнала домой. Потом Сева исчез. Говорили, что мать, наконец, сдала его в психушку, отмучилась. Потом и она куда-то исчезла, спилась, как говорили. Все забылось, кроме ужасного, отвратительного лозунга: «Кого … чужое горе?»
Я сталкивался с ним во многих жизненных ситуациях: на заводе, в армии, в институте, на разных работах. Это словосочетание, имевшее строго казарменный защитный вкус, запах и цвет: «не парься, забудь, не сопереживай, не твое дело, плюнь, рассосется, он, она, они сами виноваты …»
Прошло много лет, и вот я встретился с другим Дауном – четырехлетним Тимофеем в Доме Ребенка № 13 в Санкт-Петербурге. Многих детей с подобным заболеванием родители оставляют в этом учреждении, потом навещают, видят, как он развивается, как начинает улыбаться и становится маленьким, беззащитным, доверчивым человечком. Сердце у них разворачивается, и они забирают ребенка назад в семью.
Наталья Никифорова, главный врач Детского дома №13, смотрит на фотографию своих бывших пациентов — Вероники с синдромом Дауна и Александра с пороком сердца. На фото они запечатлены при встрече в США после усыновления американскими семьями. С самого первого дня к Тимофею не ходил ни один родственник, шансов, что его в России кто-нибудь заберет в семью, никаких, сообщает Наталья.
Россияне за последние 25 лет, что Наталья работает в этом доме, усыновили львиную долю всех детей, но среди них не было ни одного Дауна. За тот же период американцы усыновили 10 детей с синдромом Дауна. Близки они были и к тому, чтобы усыновить Тимофея. Сироты с серьезными психическими заболеваниями получают должный уход в Детском доме №13.
В октябре прошлого года тридцатилетние Энди и Бетанни Нейджелы из Мэрилэнда выбрали Тимофея как третьего сына к уже имеющимся родным мальчикам. Несколько дней они гостили в Доме, проводя с Тимофеем по несколько часов. Уезжая, отправили ему воздушный поцелуй, сказали, что скоро вернутся, и оставили семейный альбомчик с фотографией уже оборудованной для Тимофея комнатки.
Нянечка после их отъезда часто листала альбомчик с Тимофеем. «Где твой папа?» спрашивала она. Тимофей улыбался во весь рот, радостно сопел, показывая пальчиком на фото Энди. «А где мама?» — не унималась она. Тимофей безошибочно находил фото Бетанни, и его глаза, как будто освещали всю комнату.
Однако у Яны, живущей в этом же доме, почти не было шанса быть принятой парой из США. Кремль на законодательном уровне запретил усыновление. В конце января Наталья Никифорова тихонечко вошла в комнату Тимофея, пока он спал, и унесла альбомчик Нейджелов к себе в офис. У Тимофея не будет американской семьи, и Наталья серьезно опасается, что у него больше никогда не будет семьи.
Ему уже 4 с половиной года. Скоро его переведут из самого лучшего Дома Ребенка в Санкт-Петербурге в детский дом, а потом, когда Тимофею исполнится 18, его переведут в дом для умственно отсталых. Навсегда. Если повезет, там он проживет свое одиночество до конца. А если нет, то сгинет в каком-нибудь пожаре, где на всех психов приходится один ночной сторож.
Президент Владимир Путин на пресс-конференции, отвечая на вопросы, сказал, что подпишет так называемый «закон Ирода». На каждом новом этапе перемещения по жизни Тимофея будет окружать все меньше заботы и любви, пока он не окажется в полном одиночестве со своей судьбой, говорит Наталья. В её офисе стены увешаны фотографиями её счастливых воспитанников в американских семьях.
Не единственный в Доме Ребенка №13, кто стал жертвой мести проклятым американцам. В доме ждут своих родителей 2-х летняя Яна и 3-х летний Вячеслав. Кроме того, здесь живет двухлетний Николас, мальчик с тяжелой формой Синдрома Бабочки. Любое движение или даже яркий свет причиняют ему боль. Николасу нужна ежедневная, ежеминутная забота, дорогие лекарства, но прежде всего – любящая семья.
Американская гражданка, имеющая опыт заботы о подобных больных, была готова усыновить Николаса. Но, как говорится, кого … чужое горе! Сейчас в этой трещине в здравом смысле оказалось около 200 детей, чьи американские родители ждут и надеются.
Когда я позвонил одному из инициаторов Закона Димы Яковлева, Ольге Баталиной, она сказала, что укладывает спать своих двух маленьких детей и говорить не может. Добрая, милая мама. Счастливая семья. Тимофей, Яна, Вячеслав и Николас не поедут заграницу. Ольга Баталина, Сергей Железняк и прочие депутаты навсегда лишили их будущего.
Железняк заявил, что американцы должны расстаться с надеждой когда-либо увидеть этих детей в своих семьях. «Наша цель – хорошо заботиться о сиротах в нашей стране и добиться того, чтобы они обрели семьи в России», — заявил он.
Я представил себе, как депутат Баталина укладывает своих детей спать. Так же, как какой-нибудь сталинский чиновник, отправив родителей в лагеря, возвращался домой. И чужое горе его, как и Баталину и Железняка, не волнует.
Если вдруг им придется отвечать на суде истории, пока Баталины лелеют своих детей, Тимофей, Вячеслав, Яна и другие скоро переедут в детские дома, рискуя оказаться у стенки, полураздетые и несчастные, где будут просить о пощаде. Когда повелитель всех сирот, Павел Астахов, увидел это жуткое видео, его возмутило, как оно попало в интернет, а не то, что открыли всему миру.
Я разговаривал с людьми. Одна знакомая, разумная дама, мать двоих детей, заявила мне: «Эти Дауны все равно ничего не понимают! Им будет лучше в детдоме в России, чем в семье садистов и гомосексуалистов в Америке». Вот и весь разговор. Абсолютное большинство не чувствует чужого горя. Эти люди смотрят телевизор и голосуют за Путина. Их главный девиз за последние 100 лет, высказанный мне в 60-х годах: «Кого … чужое горе?»
Чужого горя в России накопилось так много, что оно перестало волновать народные массы, у которых собственного горя полным полно. У меня больше нет вопросов к депутатам и Путину, хотя он мог бы спасти этих детей. Они много раз давали понять, что их чужое горе не волнует. Однако остаются вопросы к лидерам нашей оппозиции — почему они не пытаются спасти этих детей и не находят решения, как помочь Тимофею и тем 200 детям, которым отняли шанс на семью.