Конфуций говорил: «Мы еще не знаем, что такое жизнь. Как мы можем знать, что такое смерть?» В перевернутом мире российских исторических реалий эта идея могла бы прозвучать так: «Мы еще не знаем, что у нас было в прошлом. Как мы можем знать, что у нас происходит сейчас?» Шестидесяти лет – пять китайских циклов – прошло с того дня, как перестал дышать Великий Тиран. За это время рухнул коммунистический лагерь; была построена и разрушена Берлинская стена; на карте мира появились десятки новых государств и исчезли империи; люди высадились на поверхности Луны, был изобретен интернет; человечество прожило несколько жизней, пересмотрело свой взгляд на многие вещи. И лишь Россия все так и не может понять, что же случилось 5 марта 1953 года: трагедия или благо? Был ли Сталин даром судьбы или проклятием?
И вот она – поседевшая, измученная сомнениями, издерганная воспоминаниями – сидит на завалинке и ведет сама с собой долгий спор: «Да, насильничал. Во все полости, проймы, прогалины поимел. Но как он это делал! Без устали. Два с половиной десятка лет – и на часок не остановился. И еще усами так смешно щекотался». А вокруг кипит жизнь. Приходят и уходят эпохи. Но все это не касается несчастной страны. В ее душе время остановилось. В ее глазах осталось только прошлое, но и оно постоянно меняется и ускользает.
Отношение России к Сталину – это кафкианский винегрет из комплекса неполноценности с манией величия. Такое блюдо всегда пользовалось популярностью в деспотиях древнего Востока и среди народов, где независимость мышления была или крайне ограничена, или вовсе отсутствовала. Под воздействием токсинов этого винегрета россияне, с одной стороны, все время стремились кому-то подражать, позаимствовать у соседей все, что можно – религию, письменность, государственное устройство, кораблестроение, конституцию, коммунистическую идеологию, станки; все время зарились на импортные магнитофоны и джинсы, на шанели и версаччи, на автомобильные иномарки, коттеджи в Финляндии, кондо в Майами и квартиры в Лондоне. Но с другой стороны, постоянно фыркали по поводу этих же соседей, закидывали их шапками, поливали дерьмом, и, гневно потрясая кулаками, убеждали себя: наши ракеты – самые быстрые, наш балет самый знаменитый, наш язык самый сложный, наша страна самая большая; наша природа самая красивая, наш народ самый гостеприимный … короче, мы их всех порвем.
Обратите внимание, сколько этнонимов появилось в этой связи в «гостеприимном» русском языке: чухонцы, финики, пшики, немчура, колбасники, фрицы, макаронники, лягушатники, китаезы, япошки, косоглазые, америкосы, пиндосы, негритосы, жиды; чурки, хачики, чучмеки, чебуреки, и т.д. Столетьями Россия пыталась создать Империю, которую омывали бы все существующие океаны. Но что-то постоянно мешало довести дело до конца: то царь по дурости сбагривал Аляску «америкосам», то «япошки» выпихивали нас из Маньчжурии, то неблагодарные «пшики» с «финиками» объявляли независимость.
И вот сбылось. Сталин воплотил исторические чаянья российского народа. Сколотил Империю, равной которой еще не было в отечественной истории. Она простиралась от Эльбы до Вьетнама. В сфере ее влияния находились Восточная Германия, Румыния, Монголия, Китай. И Польшу Иосиф Виссарионович по сути назад забрал, и даже нашего маршала Рокоссовского посадил туда руководить армией. Правда, советскому человеку все равно не разрешалось просто так поехать во все эти чудесные страны. Ну, так ведь и на остров Сааремаа, и в г. Светогорск (Ленинградская область), что на финской границе, просто так было не попасть.
Зато впервые в состав государства вошли Кёнигсберг, Ужгород, Черновцы. Зато теперь одна шестая карты мира была заштрихована темно-красным – это СССР. А еще почти столько же – бледно-красным. Это «социалистический лагерь». И все это темно-бледно-красное пело песни о Сталине, маршировало с его портретами по улицам, с большим трудовым подъемом встречало инициативы и откликалось на призывы. Как всем этим можно было не гордиться тогда? Как этим можно не гордиться сейчас? И многие гордятся.
Выкопав Сталина из могилы, прохановы, кургиняны, стариковы и тысячи других – злых и чувствующих себя обманутыми – рыдают над его так и не истлевшими клыками и посыпают головы пеплом лжи из его трубки. Разве перед величием Сталинской Империи не меркнет болтовня либеральных хомячков о каких-то жертвах какого-то ГУЛАГа, о сомнительном голодоморе, о тридцати миллионах погибших во время Войны? Да, были жертвы, были перегибы: мы их, мол, и не скрываем, но ведь время такое было. Зато – Империя, атомная бомба, Днепрогэс, Беломорканал. А эти либеральные спецы по статистике … им лишь бы ноликам в статистике жертв ужасаться. Но что такое нолики по сравнению с Исторической Миссией, по сравнению с символом Могущества?
Ведь и Всеволод Чаплин, и сам патриарх Кирилл не раз объясняли гражданам, что Россия – страна символов, и что символы для православного человека важнее, чем то, сколько людей погибло. И вот пока Россия не поймет, что за ноликами на самом деле стоят человеческие жизни; пока не прочувствует, что каждая из этих жизней дороже любого, самого грандиозного, самого блестящего, в самой золотистой обертке, символа; пока не осознает, что тиран есть явление гадкое и аморальное, будет она и дальше жить вне настоящего и без будущего, уныло рефлектируя над прошлым.
И будут над ней и дальше насильничать и измываться: пусть уже не с таким пылом, не с таким размахом, но зато регулярно. Плоти и крови ее хватит на всех жуликов, воров и негодяев. Сталин – это не слава российской истории, это ее вирус. И вирус этот – в нас. Если мы хотим излечиться, есть только один выход. Вырвать Сталина из своего сердца, из своего сознания. Вырвать, но сохранить его усатый облик в учебниках истории. Пусть дети знают, как не надо жить.
