Минула первая неделя со дня освобождения Москвы от мелкого полукриминального бизнеса, существовавшего во времена Лужкова. Это историческое событие произошло в тёмную февральскую ночь, когда сотни больших машин и смелые люди дружно окружили противника и к утру оставили от него лишь кучи искореженного металла. В роли защитника города выступил мэр Собянин, который после успешной операции заявил, что «нельзя прикрываться бумажками о собственности, приобретённой явно жульническим путём. Вернём Москву москвичам».
Граждане, как и следовало ожидать, разделились на сторонников бульдозера и сторонников конституционного права. И если к обычным гражданам, не обременённым сложными вопросами цивилистики и прочими сухими плодами римского права, вроде Ксении Собчак, утверждавшей, что у страны есть два варианта: либо «жить по беспределу среди уродства и убожества, либо — опять же в обход закона — попытаться прорваться к чему-то лучшему», у меня вопросов нет, то к юристам, с радостью одобряющим радикальные решения, у меня особый интерес.
Проблема не в каком-то сложном юридическом споре и не в том, удалось ли мэру справиться с благоустройством города с помощью бульдозера, а в уровне юридической аргументации, которая, как минимум, была поверхностной и, как максимум, злонамеренной. Это решение стало юридической ошибкой и, что наиболее опасно, политической ошибкой. Экс-председатель упразднённого Высшего арбитражного суда Антон Иванов уже разъяснил, что «признание постройки самовольной осуществляется только судом». Историческая практика подтверждает, что нужны два требования: о признании постройки самовольной и о её сносе, которые должны быть заявлены отдельно или одновременно. Игнорирование этого приводит к невозможности добиться реального сноса.
Когда требовали признать постройку самовольной, одновременно отрицали право собственности на неё, что мог сделать только суд в соответствии с Конституцией. Европейская конвенция о правах человека подтверждает этот подход. Конечно, реализация требования о сносе вызывает сложности, и именно поэтому возник вопрос о возможности сноса в административном порядке. Однако принцип «признание самовольными — только через суд» остался прежним даже с введением административного порядка сноса. Таким образом, снос возможен лишь тех объектов, которые были ранее признаны самовольными судом.
Иными словами: нет решения — нет административного сноса. Не следует жаловаться, что проще и удобнее, поскольку цивилизация признала, что лучше пользоваться ручкой и бумагой, чем дубиной или ковшом экскаватора. Да, это займет значительно больше времени и усилий, но, как отмечает мой знакомый-цивилист Всеволод Байбак, «это плата за уважение к закону». Если мне не нравится, что сосед ставит машину перед моими воротами, я не могу её сжечь, а должен подать иск. В противном случае завтра сожгут мою баню, которая мешает кому-то любоваться лесом.
Самозащита градоначальника может быть правомерной, если она соразмерна нарушению и не превышает необходимых действий для его пресечения. Однако во время «ночи ковшей» пределы самозащиты были явно превышены. Снос силовым методом не соразмерен нарушению, поскольку может повредить имущество лиц, непричастных к правонарушению, и угрожает жизни людей, находящихся в самовольных постройках. Существуют иные способы защиты — иск о сносе самовольной постройки. Но силовой снос не является одним из этих способов.
Вполне возможно, что с житейской точки зрения мэр Москвы прав. В конце концов, противостояние с мелким бизнесом с криминальным оттенком является угрозой и нарушением. Но в итоге более опасным оказывается не просто криминал, а криминализация сознания власти. Государственная власть отличается от преступного сообщества тем, что должна пользоваться только правовыми методами, даже если они сложны и громоздки. Возможно, мэр Собянин считает себя Робин Гудом, который наказал плохих парней и очистил город от скверны. Но может ли Робин Гуд управлять Москвой и нужна ли нам страна сплошных Робин Гудов?