В ближайшем номере журнала New Times будет опубликована моя статья, в которой я сравниваю начало российского военного вмешательства в Сирии с событием 36-летней давности — вводом советских войск в Афганистан. Это событие оставило глубокий след в моей памяти, так как я служил в Кабуле военным переводчиком. В процессе написания статьи я вспомнил другой текст, который тоже был основан на моих афганских воспоминаниях, сделанный в совершенно иной исторической эпохе — 15 февраля 2014 года. В то время в Сочи проходила Олимпиада, Янукович еще не был свергнут в Киеве, а Крым не был «нашим». Тогда мы отмечали 25-летие вывода советских войск из Афганистана.
Перечитав тот текст, я пришел к выводу, что стоит опубликовать его снова, на этот раз в своем блоге. В журнале он вышел в сокращенном виде, а здесь я представляю его полностью. Поводом для той статьи, помимо круглой даты, стал призыв единоросса Франца Клинцевича пересмотреть политическую оценку войны, которую Советский Союз вел в Афганистане. Речь шла о постановлении II съезда народных депутатов СССР, принятом 24 декабря 1989 года, в десятую годовщину вторжения. В оценочной части этого документа была одна фраза: «Съезд Народных депутатов СССР считает, что это решение (о вводе советских войск в Афганистан) заслуживает морального и политического осуждения». Но на что, скажите, нужно поменять слово «осуждение»? На «одобрение»? «Прощение»? «Понимание»? «Забвение»? Восхищение, наконец? Последнее, увы, могло бы вписаться в дух времени.
На самом деле, ввод советских войск в Афганистан невозможно рассматривать изолированно от контекста советской политики и всех предшествующих событий. Напомню, что в апреле 1978 года к власти в Кабуле пришла Народно-демократическая партия Афганистана, которая имела весьма ограниченную поддержку в обществе, но была идеологически близка к КПСС. Этот переворот застал Москву врасплох — я тогда, весной 1978 года, будучи студентом Института стран Азии и Африки при МГУ, проходил преддипломную практику в Иране и работал переводчиком языка фарси. Наши дипломаты в Тегеране были весьма обескуражены новостями из Кабула, но вскоре вместо удивления пришла эйфория: новое социалистическое государство в самом сердце Среднего Востока рядом с Ираном, который был оплотом американского влияния.
Возможности, которые открывались перед советским Союзом, казались бескрайними. Советская помощь хлынула в Афганистан, и из Москвы вылетали спецрейсы, переполненные советниками различных направлений. Их число шло на десятки тысяч, и они работали над строительством нового политического режима, по образцу СССР. Афганистан, как тогда, так и сейчас, оставался одной из самых бедных стран мира со значительной частью населения, живущего в феодализме и сохранившего родоплеменные структуры. Страна была также ортодоксально мусульманской.
Неприятности не заставили себя ждать: к весне 1979 года в Афганистане разгорелась гражданская война. Москвы стало ясно, что без крупномасштабной военной помощи кабульскому режиму не обойтись. И тогда в страну хлынули тысячи военных советников, которым также требовались переводчики. Летом 1979 года я тоже оказался в Кабуле, как и многие мои сокурсники.
Помню зал в старом здании министерства обороны на Гоголевском бульваре, где проходил инструктаж для отправляющихся в Афганистан. Он был заполнен офицерами в форме и штатском. Советский советник, как я вскоре узнал, должен был подчиняться замполиту батальона. Афганская армия перестраивалась по советским лекалам, и наши преподаватели читали лекции по научному социализму и политэкономии афганским курсантам, среди которых было много полуграмотных деревенских парней.
Это было настоящей лингвистической пыткой — понятия вроде «партийности» или «демократического централизма» просто отсутствовали в афганском диалекте языка фарси. Летняя поездка в Кабул открыла нам, что главное, над чем работали наши советники, — это проект новой Конституции, сделанной по образцу «брежневской», образца 1977 года. В Кабуле ходили шутливые пародии на эту тему, в которых описывалась абсурдная ситуация: «Света нету. С водой плохо. Ходим убогие и мыслью куцые. Но помни, товарищ! Стране этой нужна теперь Конституция!» Это было выражение глухого смятения и непонимания происходящего.
В этом контексте стоит помнить, что различные фракции внутри правящей партии, такие как «эхван» и «Парчам», боролись за власть, не оставляя места для консенсуса. В своих разговорах мы не раз обнаруживали, что простой солдат едва ли понимал, что происходит в стране, где идеология и реальная политика постоянно сталкивались друг с другом. Некоторые из нас стали свидетелями, как идеалы и реалии войны зачастую оказывались в противоречии.