Восьмидесятилетний юбилей Михаила Горбачева вызвал новую волну обсуждений перестроечной эпохи и роли последнего генсека в этом процессе. Комментарии варьировались от позитивных до негативных, в зависимости от политических предпочтений. С точки зрения объективности, период перестройки освещают в своих статьях такие авторы, как Юрий Афанасьев — очевидец и участник событий, Виктор Шендерович — просто заинтересованный наблюдатель, и Владимир Милов, чьи политические взгляды формировались в ту эпоху.
Дискуссии активизировались после поста Гарри Каспарова, который утверждает, что к переменам в СССР Рейган имел большее отношение, чем Горбачев. Шендерович и Милов по-разному оценивают двусмысленность горбачевских реформ, критикуя его за половинчатость решений и нерешительность, но, тем не менее, видят в нем царя-освободителя. Афанасьев же более критичен, так как он непосредственно сталкивался с Горбачевым и его окружением на Съезде народных депутатов СССР, и имел возможность глубже понять реальные намерения Михаила Сергеевича.
Апологет коммунистических идей Сергей Черняховский, называя своего героя «Геростратом», уже в самом названии выражает свое отношение. Несмотря на идеологические предвзятости, он предлагает точную психологическую характеристику Горбачева как руководителя, разбирая ключевые решения, принятые на этом посту. Большая часть того, что хотелось бы сказать, уже содержится в вышеупомянутых статьях, и остается лишь сделать некоторые исторические обобщения.
Безусловно, Горбачев был партийным бюрократом до мозга костей, и кабинетная интрига всегда была его главным оружием. Стремительное движение вверх по карьерной лестнице, поддержка Андропова и, в решающий момент, поддержка партийного консерватора Громыко — все это предопределило его избрание на пост генсека ЦК КПСС. Действия Горбачева после избрания соответствовали алгоритму, применяемому руководством страны на переломе эпох.
В 1953 году, после смерти Сталина, Лаврентий Берия предложил пакет реформ, который значительно превосходил первоначальные идеи Горбачева. Однако партийная верхушка не была готова расстаться со сталинским наследием и в считанные месяцы устранила министра госбезопасности. После смещения Хрущева реформаторские идеи начал реализовывать Косыгин, но даже его скромные попытки утонули в море дешевой нефти, найденной в 1965 году в Западной Сибири.
В этом контексте попытки представить Горбачева как былинного героя, разрушившего сонную «империю зла», выглядят наивно. В середине 80-х советская номенклатура была готова поддержать реформы, инстинктивно ощущая перспективы при возможном дележе бесхозной «общенародной собственности». Первая речь Горбачева на пленуме ЦК КПСС в апреле 1985 года уже содержала типичные советские рецепты по улучшению ситуации в стратегических областях.
К тому времени руководству страны стало очевидно, что гонка вооружений становится неподъемной для советской экономики, и новым генсеком была поставлена задача модернизации тяжелого машиностроения. Однако термин «модернизация» еще не вошел в политический лексикон, и вместо него использовали более примитивный термин «ускорение». Исторический звонок Андрею Дмитриевичу Сахарову в Горький состоялся лишь через полтора года, после чего началась перестройка, идеологическим вдохновителем которой стал не Горбачев, а Александр Яковлев.
Для Горбачева движение к политической либерализации казалось надежным способом укрепить свое положение внутри партийного руководства. Эта манера управления — маневрировать между конкурирующими лагерями — очевидно, была задействована и в августе 1991 года. Даже спустя два десятилетия, мы не можем окончательно разобраться в короткой и бесславной истории ГКЧП: был ли Горбачев жертвой неблагодарных соратников или самоустранившись, дал им возможность реализовать силовой сценарий.
Непонятно также, как могла начаться травля Сахарова на Съезде народных депутатов без горбачевской отмашки. Историческая обреченность Горбачева в противостоянии с Ельциным объясняется непониманием роли народа в политической борьбе. Народ для партийного бюрократа всегда был статистом, выполняющим сценарии, написанные руководством. Ельцин, смог подняться над узкопартийными предрассудками и стал непобедимым в этом противостоянии.
Сегодня странно слышать либеральные причитания о якобы подаренной Горбачевым свободе. В конце 80-х страна переживала небывалый общественно-политический подъем, сотни тысяч людей выходили на улицы, чтобы заявить о праве жить в свободной стране. В какой-то момент стало ясно, что ни срочно созданный ОМОН, ни даже регулярные воинские части не способны сломить народную волю.
Правление Горбачева можно охарактеризовать как годы борьбы за укрепление своей власти, которая ускользнула от него задолго до 25 декабря 1991 года. Возвращение из Фороса подводит черту под его реальным участием в политической жизни. Страна изменилась, а он продолжал говорить об обновленном Союзе и реформе КПСС.
Мог ли Горбачев вести себя иначе и выбрать спокойную жизнь стареющего генсека? Теоретически да, но логика политического процесса толкала его к либерализации, которую он считал эффективным оружием против консервативной партийной верхушки. Горбачев никогда не был сторонником открытого демократического процесса. Его концепция «управляемой демократии» полностью соответствовала его представлениям о «социализме с человеческим лицом».
Поэтому он до последнего времени поддерживал путинские шаги по выстраиванию вертикали власти. Роль Горбачева можно сравнить с ролью Людовика XVI, который также проводил реформы, созывал парламент, но всегда опаздывал. В его эпоху все было гораздо жестче, и король, объявленный врагом новой Франции, закончил свои дни на эшафоте. Горбачеву повезло больше: мир все еще рукоплещет ему, считая человеком, завершившим холодную войну и отказавшимся от применения силы, когда советская империя начала рушиться.
Однако многие забывают, что минные поля, выложенные национальной чересполосицей на политической карте СССР еще Сталиным, начали взрываться именно при Горбачеве. Это и резня турков-месхетинцев в Узбекистане, и армянские погромы в Сумгаите и Баку, и начало карабахского конфликта, переросшего в армяно-азербайджанскую войну, и кровавые события в Тбилиси, Риге и Вильнюсе. В это время в стране продолжала действовать жестко иерархическая система, исключающая самодеятельность на республиканском уровне.
Горбачев привык принимать почести как живой символ «успешных демократических реформ» и, имея уникальный статус, имел иммунитет для отстаивания демократических ценностей. Тем не менее, комментируя события в России, он осторожен в обсуждении тем, которые могут задеть Путина и его окружение. Например, в ответе на вопрос о деле Ходорковского он проявляет традиционную двусмысленность: «Если он не убивал людей, то я бы пересмотрел это дело».