Открытое заседание предметной комиссии по литературе в Департаменте образования города Москвы ознаменовалось обсуждением серьезной проблемы, поднятой в прессе: московские выпускники этого года продемонстрировали крайне низкие результаты на ЕГЭ, в том числе среди талантливых детей, победителей и призеров олимпиад по литературе. По отзывам детей и родителей, на апелляциях их мнения не учитывались, а баллы повышались лишь на 3 балла, что было далеко от ожидаемого. Департамент образования Москвы пригласил всех заинтересованных участников на открытое заседание, и я решила принять участие, поскольку в следующем году мой сын и класс будут сдавать ЕГЭ по литературе. В этом году у меня выпускников нет, поэтому я не имела личной заинтересованности в результате заседания.
Первое, что я ощутила — это угнетающее впечатление от представителей власти всех уровней. В разговоре слышались неграмотные высказывания, изобилующие канцеляризмами и бессмысленными фразами, которые повторялись до бесконечности. Один из выступающих заявил: «апелляция — инструмент ручной доводки», и это утверждение звучало как минимум десяток раз. Я, как человек, не связанный с системой образования, но имеющий филологическое образование и занимающийся журналистикой, увидела в этом отсутствие настоящей, вдумчивой дискуссии. Это не поиск удачной формулировки — это лишь попытка замаскировать безмыслие под официальные штампы.
На заседании было много «низких поклонов» в адрес председателя комиссии и Департамента образования. Честно говоря, я потеряла счет количеству комплиментов и похвал, которые звучали в их адрес. В то же время были подняты вопросы о катастрофической ситуации с преподаванием литературы в стране и предпринимаемых мерах по ее исправлению. К слову, упоминались инициативы, связанные с созданием единой концепции преподавания, однако общая атмосфера свидетельствовала о пренебрежении к мнению и вопросам родителей и учителей.
Акцентировалась тотальная иерархия: начальство искренне считало, что разговоры с «нижестоящими» должны быть грубыми и настойчивыми. В их системе нашего мира есть вышестоящие, равные и те, кто «ничего не понимает». В какой-то момент я была поражена: родители, которые выражали недовольство, лишь вносили смятение в упорядоченную систему. Учителя, якобы, подготавливаются к подготовке детей к ЕГЭ, но на открытые курсы не пришел ни один из них, что подчеркивало их незаинтересованность.
Некоторые участники заседания пытались свести проблему низких оценок к «популярности» отдельных личностей. Меня возмутило, когда когда выступающие отмечали, что родители просто не слышат их и что «учителя создают у мам завышенные ожидания». Такие высказывания ставили под сомнение само понятие профессионализма в образовании. Прозвучала мысль, что система не ошибается, но это было крайне спорным утверждением.
Разговор о политических конфликтах был практически неизбежен. Некоторые представители Департамента пытались обернуть проблему заниженных оценок в вопрос о «так называемых элитных школах», которые якобы не умеют работать с отборными детьми. Вопрос о равенстве образовательных возможностей поднимался, однако основной акцент делался на том, что в этих школах детская подготовка заведомо завышена, и теперь они не могут сдать экзамены. Это все формировало впечатление о глубоком разладе между системой образования и реальными потребностями учащихся и их родителей.
В завершение, можно сказать, что открытое заседание предметной комиссии выявило множество проблем, начиная от недостатка профессионализма и заканчивая игнорированием мнений родителей и детей. Система, в которую были вложены надежды, не оправдала их ожидания. Важно, чтобы в будущем диалог между всеми сторонами образования стал более конструктивным и открытым.