Пока одни обсуждают, стоило ли штрафовать Самодурова и Ерофеева за выставку современного искусства, а другие спорят, имело ли смысл устраивать альтернативную экспозицию того же современного искусства при университетском Храме святой мученицы Татианы, меня больше всего мучает иной вопрос. Он звучит как бы между прочим: что такое «искусство» вообще, о каком искусстве идёт речь в данном случае и что для этого искусства несёт всё происходящее.
Относительно судов и дискуссий у меня позиция вполне определённая. После выставочного погрома «Осторожно, религия!» в Сахаровском центре сама попытка решать конфликт не кулаками, а через суд выглядит движением в сторону цивилизации. Решение протоиерея Максима Козлова пригласить «актуальных» художников непосредственно в зал при храме – это позитивный поступок с точки зрения интеллигенции.
Но есть иная тема: само так называемое «актуальное», «современное» и тому подобное искусство. Тут доминируют два мнения, и оба считают себя единственно верными. Для небольшой группы тонко чувствующих интеллектуалов любое искусство – это Искусство с большой буквы; существительное «художник» вызывает мистический трепет, а прилагательные «гонимый» и «запретный» – вгоняют в транс, независимо от того, пострадал ли творец за новую «Боярыню Морозову» или просто получил отказ от Третьяковки на экспонирование своей работы.
С другой стороны, часть интеллигенции, выступающая от имени обывателя, использует эту позицию как повод для насмешек над высоколобыми ценителями. Их аргументы очевидны: сравните работы карикатуристов, таких как Бильжо или Ольга Громова, с «произведением», представляющим собой черную икру, втюханную в оклад богородичной иконы. Почему хорошие арт-дизайнеры должны быть менее почитаемы, нежели «творцы» бесконечного числа холстов с геометрическими фигурами?
Задав подобные вопросы, эти «правдорубы» утверждают: никакое это не искусство. А мордобой на выставке или суд для этих «художников» – предел всех желаний: иначе о них и не вспомнит никто.
Тем временем, обе позиции – это крайности. Они вызваны тем, что Россия десятилетиями была полностью вырвана из контекста развития искусства в странах Европы. Для человека, рождённого в СССР, вопрос является болезненным. Где же критерий? Что мы признаём уникальным произведением, выставляем в залах с климат-контролем и трепетно охраняем, а на что смотрим как на очередной прикол, обсуждая без восторга?
Для многих такой общеизвестный феномен, как «Черный квадрат» Малевича, этот манифест отказа от традиционного понимания искусства, остался рубежом, за который не удалось заглянуть. В то время как на Западе этот процесс продолжался, подвергался критическому осмыслению и предоставлял творческий простор. Однако советские руководители культуры на протяжении десятилетий отстаивали идею, что только академическое искусство имеет право существовать.
Таким образом, если на Западе одновременно развивалась традиционная живопись, и современное искусство как параллельный феномен, то наш опыт оказался крайне ограничен. Для нас по-прежнему существует единое понятие «искусство», без оттенков, и высокое слово «художник» применяется без разбора, что приводит к конфликтности на фоне непонимания. Эта конфликтность используется в интересах политического пиара, как во времена Хрущёва, так и сейчас.
Сомнительно, что Самодуров всерьёз интересуется развитием искусства – кажется, его волнует только выяснение отношений с Русской Православной Церковью. Он фактически поставил себя в выгодное положение: обыватель уже раздражён, не понимая, как относиться к современному искусству. Достаточно приделать к этому раздражению бикфордов шнур в виде лика Спасителя на макдональдовском флажке – и дело сделано. Происходит взрыв.
Но хорошо ли это для современного искусства? Уверен, что нет. Это «медвежья услуга» искусству, которое будет восприниматься ещё меньше. В общественном сознании поднимается очередной хвост, виляющий собачьей головой: политический пиар, скандальные процессы и стычки. Пару художников может порадовать слово «гонимый», хотя на самом деле все они вполне благополучно пристроены. Между явлением «современное искусство в России» и публикой Ерофеев с Самодуровым лишь углубляется ров непонимания.
И символично, что единственным человеком, который попытался засыпать этот ров, стал именно протоиерей Максим Козлов – священнослужитель той самой Церкви, с которой организаторы «Запретного искусства» так яростно борются.