Для некоторых юбилей – это возможность напомнить о себе. Выслуга лет и долгая жизнь становятся главными заслугами. Но есть и те, кто гарантирован от забвения при жизни и после; для кого юбилей лишь конец отчетного периода и начало нового. Юрий Любимов и 95 – масштабы не соотносимые: он стал Человеком-эпохой в не лучший из веков. Роль личности в истории, безусловно, важнее истории как таковой.
30 сентября Юрий Петрович, как и полагается, отправится на репетицию «Бесов» в родной Вахтанговский театр, где, собственно, все и начиналось. «В старом театре акустика была лучше», — сетовал Юрий Петрович на пресс-конференции, приуроченной к юбилею. Однако его потрясающий, молодой голос заполнил всё пространство фойе, устремляясь в зрительный зал. «Нужно говорить внятно», «согласные тоже звучат», — наставлял Мастер, и согласные кивали.
Юрий Петрович Любимов — образец точной фразы и чистой русской речи, недосягаемый для ненормальной эпохи. Таков он был и остался. На родине и в ссылке, за которую мир до сих пор благодарен Советам: Америка, Израиль, Англия, Франция, Италия, Германия, Скандинавия и другие.
Уникален слух Любимова. Абсолютная музыкальность ощущается во всех его спектаклях. «Бесы», обретшие форму концертного исполнения, играют как по нотам. Какофонии не может быть при таком Дирижере, который шутит, называя себя «опер-уполномоченным». Партитуры «Евгения Онегина», «Хованщины», «Бориса Годунова» и многих других опер пройдены Мастером. Скоро в Большом зазвучит «Князь Игорь», и это, несомненно, произойдет. Опера в дословном переводе – это труд, дело, досуг, словом, жизнь. Ей посвятил Мастер свою жизнь, а, скорее, осветил жизнь других.
Любимов – человек, открывший глаза поколениям. Режиссер, актер, педагог, лауреат, реформатор – для портрета этого недостаточно. «Добрый человек из Сезуана» и «Герой нашего времени», Мольер и Сганарель – человек, который знает, как обратиться с «Послушайте!» и как спросить «Что делать?», понимающий, кому «Сказки» рассказывать, а когда «Бесов» изгонять. «Берегите ваши лица». Он сберег свои.
30 сентября в театре им. Е. Вахтангова будут играть «Бесов». Редкий случай, когда спектакль по праву начинает с аплодисментов. Зал встаёт, приветствуя Легенду. Это повторится и в финале, когда публика устроит овацию постановщику, автору идеи и сценографии – Юрию Любимову.
«Бесы» облечены в «концертное исполнение романа в двух частях». Эта форма, лишенная декораций, костюмов, грима, характерна для оперных произведений, редко идущих на сцене. Кажется, для театра, где внешнее порой компенсирует недостаток внутреннего, такая форма неуместна, а для актеров, оставленных наедине со зрителем лишь с текстом – губительна. Но Юрий Любимов, свободно владеющий театральным и оперным языками, избрал для «Бесов» эту пограничную форму.
Спектакль остаётся в полном смысле авторским, где каждый актер имеет свою партию, свое соло и выход на авансцену. Автор инсценировки не ущемил автора текста, а автор спектакля не задушил авторов ролей. «Бесы» – это не бестселлеры: «- Что вы теперь читаете? — Я… я… — Понимаю», — звучит в начале спектакля. Многострадальный роман с приставкой «пред» (предсказание, предупреждение, предвестие) подзабыт, однако Достоевский предсказал то, что, не дай Бог, перескажет история страны, в которой даже цвета флага запоминают зловещей аббревиатурой «бесик».
Страшный сон сбылся, но кто сказал, что пророчество было «одноразовым»? Зал слушает острые мысли, облеченные в острые фразы, и аплодирует, перешептывается, и кричит «браво!» автору, написавшему эти строки 140 лет назад. На сцене люди в костюмах, говорящие о том, что «либерал без всякой цели возможен только в одной России», о том, что «одно или два поколения разврата теперь необходимо» и о том, что «от неуменья вести дело ужасно любят обвинять в шпионстве». Цензура к представлению дозволила… Некоторые успели окрестить спектакль антилиберальным, дескать, он о последствиях сегодняшних площадных недовольств.
Недаром его герои размахивают белыми транспарантами с названиями глав романа: «Премудрый змий», «Принц Гарри», «Чужие грехи», «Хромоножка», «У наших». Навесили ярлык, открыв «охоту на бесов», и сами же ей возмутились. Кто «бесы» в переводе Достоевского по курсу на сегодняшний день? «А знает Липутин?» — обращают вопрос в зал. «Бесы разны» — «Слева бесы, справа бесы, / Нет, по новой мне налей! Эти — с нар, а те — из кресел,- / Не поймешь, какие злей». Спектакль Юрия Любимова, несмотря на злободневность, лишен сиюминутности.
Есть в нем приметы времени, такие как гимн «Россия — священная наша держава», плавно переходящий в «Боже, царя храни». «Сочтут за либерализм!» — предрекает капитан Лебядкин (блистательный Евгений Косырев). Однако заведомо вписанный в историю спектакль «Бесы» начат и завершен многоточием, знаком, останавливающим время и сохраняющим право на продолжение.
«Бесы» Любимова, по замыслу, перехлестывают рамки спектакля, как и роман Достоевского, который стал выше своего художественного замысла. Спектакль «Бесы» не призыв, не модный ныне месседж, а напоминание о том, что «бесы» — от слова беда. Шагают они рядом, ибо корень один. Если в корне (человеке, деле и т.д.) завелась гнильца, то процесс этот не остановить. «Бесы» о нравственном разложении человека-носителя, сознающего гибель и заражающего всех и вся вокруг. «Это ничего; это только частный случай; это нисколько не помешает «общему делу»!» — возражает «мелкий бес» в спектакле. История «общего дела» вынесла неопровержимый приговор – миллионы уничтоженных «частных случаев».
Художественная правда «Бесов» взывает к недопущению её повтора в правде жизни. По Любимову, «бесы» – очарованные злом, зачарованные верой и неверием. В центре декораций – картина Клода Лоррена «Асис и Галатея», олицетворяющая для Николая Ставрогина земной рай, «Золотой век». К ней, как к мечте, стремятся (анти)герои романа. Пути выбирают разные: слева от полотна – напольные часы, справа – икона с лампадкой. Слева – заблудившиеся по уму (бес за разум), справа – безрассудно уверовавшие. Не случайно на черном фоне черных душ черный монах лишен благости (Юрий Красков в роли отца Тихона). Слова его из Евангелия от Луки звучат как от лукавого, мутно.
Зато Петр Верховенский, роль которого, ох, не случайно доверена тому же исполнителю, гораздо четче и яснее. Вот уж, действительно, с ним всё ясно… Дорога же одна – кривая. Зрителям, в отличие от героев, пребывающих в шорах и завороженных полотном, очевидно, что избранный путь террора и заговорщичества ведет их не в «золотой век», а к черному заднику сцены, во мрак, «В наш атомный век, в наш каменный век», где «На совесть цена пятак!». Яркий актерский ансамбль спектакля (труппа театра им. Е. Вахтангова куёт новую славу) венчает музыкальное соло пианиста Александра Гиндина.
Музыка Игоря Стравинского и Владимира Мартынова не просто фон спектакля, а действующее лицо. Актеры находятся в постоянном диалоге с тониками и доминантами, сверяют интонации с избранной тональностью, кажется, даже хихикают по нотам. Звук, речь, голоса – ключевые элементы этого насквозь пронизанного музыкой спектакля. Сценическая речь здесь поразительно чиста и понятна, ничто не режет слух.
На сцене и над ней установлены специальные микрофоны, и любая фальшь, ошибочная интонация, неловкое дрожание голоса бы вопили. Вернее, вопили бы, если бы не вымуштрованные режиссером с абсолютным слухом актеры, которые, то ли благоговея, то ли боясь Мастера, не смеют ошибиться. Некоторые пока не тверды в витиеватом тексте Достоевского, но Музыкальную линию знают наизусть.
Рядом с пианистом Николай Ставрогин (мистифицирующий Сергей Епишев) переворачивает ноты своей исповеди. «Не муж, не отец, не жених», человек ниоткуда (появляющийся из проема белой двери, висящей в воздухе). Истый бес, словно следуя музыке этого слова, он начинает спектакль звонко («б») и завершает глухо («с»). Мертвец. Впрочем, в «Бесах» нет живых лиц. Герои, боящиеся правды пуще лжи, то корчатся в агонии (Евгения Крегжде), то бессильно, безнадежно шатаются (Мария Костикова), то бредят о суициде (Валерий Ушаков). «В настоящей трагедии гибнет не герой – гибнет хор», — говорил Иосиф Бродский. В «Бесах» свет покидают абсолютно все «члены общества». Чистая душа одна — Хромоножка (Мария Бердинских), но и она, юродивая, сгорает в пожаре, в том, что в умах (сцену то и дело заволакивает дым).
Крышка рояля закрывается, табурет выбивают, и зритель остается наедине с брошюрой, «листками», приложенными к программке с откровениями Николая Ставрогина. Впрочем, «что было потом» знают все, ибо 1917 та самая, не вытравляемая кровавая «дней связующая нить»…. Финальная нота темы «Бесов» обращена в зрительный зал. Одинокая нота упорно звучит, прерываясь, как SOS, как предсмертный пульс, как угасающая надежда, как жалобный вопрос и догадка: «Сбились мы, что делать нам? / В поле бес нас водит видно / Да кружит по сторонам».
Часы, отсчитывавшие ход времени, во втором акте останавливаются — пришло, стало быть, время. Или истекло?
P.S. В театре на Таганке после ухода отца-основателя был поставлен спектакль «Король умирает». На этом можно ставить точку. «Бесы» Юрия Любимова — это не ответ театру, это констатация: «Да здравствует Король!».