«Зритель любит детективные фильмы. Приятно смотреть картину, заранее зная, чем она кончится», — справедливо подмечено в одном бессмертном фильме. Мы мечтаем жить как в кино, не замечая, что кое-чем наша жизнь и впрямь напоминает кинофильмы от хорроров до боевиков. Зато на ТВ – хэппи-энд нон-стопом, с перерывом на новости, которым не всегда удается поддержать планку позитива.
Да и не все «новости» так уж новы. Какие-то будто бы живы в памяти, а какие-то предчувствованы, предсказуемы. Словом, «заранее знаем, чем оно кончится». Ну, чем не кино! Одни только вести «из зала суда» могут составить занятный киноальманах. Сюжетов – тьма. Но схема в них довлеет над оригинальностью. Попадешь в историю или попадешься, сошьют дело, огласят приговор, — и либо «вот и вся история», либо «Вперед в Историю». Тут уж кому как не повезет.
Зависит от того, свершилось ли правосудие, или так, по вершкам прошло, подрубив беззащитные статьи законов из-за невозможности, например, гильотинировать. Конечно, есть и гарант, и гарантии правосудия, но что-то подсказывает, что гарантийный срок их давно истек. Упоминание о «правом суде» встретишь разве что в книгах, по большей части художественных.
Привести примеры из жизни трудно даже на лекциях юрфака. Бывает что-то похожее в новостях, но «свежо предание…», да и свежесть какая-то вторая. Обитает он – правый — в газетах, правозащитных докладах, жалобах, обращениях граждан, но вечно с приставкой «не», дескать «нет», «не правый», «не добиться»… Чаще письменно, все реже устно. «Во весь голос», как и положено у Маяковского, по 31 числам месяца, на других митингах и… в театре. В театре, в котором не играют.
Есть и такой – Театр.doc. Этот театр не нуждается в представлении. Знаменит он не своими «представлениями», а свидетельствами, документальными справками, которые к делу и не пришьешь, но и под гриф «секретно» не спрячешь. Здесь фиксируют реальность, а не сочиняют. Говорят о том, о чем не принято: о неприятном или вызывающем неприятие.
В основе репертуара – хроника жизни. За каждым названием – пласт актуальных (без лукавства – вечных) проблем: «Язычники» по пьесе А. Яблонской – о мракобесии и о том, как церковь норовит поставить крест на нашей жизни; «Акын-Опера» — основана на рассказах из жизни мигрантов, рассказывается ими без посредников; «Чё» — «сказка» про любовь и наркотики.
Из сиюминутного, по определению скандального – «Берлуспутин» (про убийство Берлускони, ранение Путина и нового гибридного друга народа, который лучше прежних двух); «Час 18», основанный на деле о смерти Сергея Магницкого в «Матросской тишине»; «Своими глазами», посвященный суду над «Pussy Riot», единожды сыгранный, отмеченный визитом православных активистов и казаков; «Демократия.doc» — о демократии 20 лет спустя…
Если предположить наличие сфер, на которые можно было бы повесить табличку «проверено — политики нет», то можно найти в репертуаре театра и неполитические истории вроде «Алконовелл» о видах пития; «9 месяцев/ 40 недель» — о роженицах, или красноречивый «Я боюсь любви». Тут и «Боги пали, и нет больше спасения», и даже, если на афише «Жизнь удалась», обольщаться и рассчитывать на хеппи-энд не стоит.
Недавняя премьера театра «Похищение» стала логичным предисловием к проекту «Песни нашей тюрьмы», представленному в рамках программы «Новая пьеса» театрального фестиваля «Золотая маска». «Похищение» попало на сцену Дока благодаря ежегодному открытому конкурсу документальных заявок. Двери театра открыты как зрителям (довольно часто вход на спектакли свободный, или цена билетов – символическая), так и новым авторам, исполнителям.
В основе спектакля – реальное уголовное дело о похищении ребенка с целью выкупа. За полтора часа автор и исполнитель, театральный «следователь» Константин Кожевников, представляет на суд зрителей не столько случай из практики, сколько — из жизни. Рисует картину преступления, используя белую доску и маркер, учитывая обилие совпадений.
«Основано на реальных событиях» на афише спектакля – не рекламный ход, а предупреждение для слабонервных. Зрителям сообщаются мельчайшие подробности преступления, фамилии всех участников с краткими биографиями и характеристиками, ссылки на источники. Дотошные зрители могут потом все самолично проверить в Интернете и убедиться, что театр без вранья – не парадокс.
Спектакль начинается с уведомления, которое режиссер (Алексей Богачук-Петухов) и исполнитель превращают в отдельное действо. «Просим покинуть зал верующих, чтобы не быть оскорбленными», — из зала в ответ летит: «А чувства атеистов оскорблять не будут?»; «Просим не закуривать»; «В спектакле используется нецензурная лексика», — и все это вкупе с пометкой «18+» и открытой дверью.
Кто-то интересуется: «А деньги вернете?»; «Если Вы сейчас уйдете – вернем!»; «А мата будет много?», — беспокоится женский голос. «Будет зачитано письмо с обилием мата, но Вы в этот момент можете встать и выйти», — поясняют авторы. Никто не выходит ни до, ни вовремя спектакля, не выходит и из себя. Да и после уходить не особо хочется.
Тем не менее, «Похищение», несмотря на реальность рассказанных в нем событий, — спектакль и имеет привязку к жанру – стендап-детектив. За названием скрывается не только то, что любит зритель, но и такая модная ныне форма подачи как сторителлинг. Для спектакля в такой манере нужно немного: история, рассказчик и слушатели. Все три элемента должны быть хорошими.
Константин Кожевников представляет историю как есть, начиная с краткого экскурса о месте преступления – городе Верещагине Пермской области. В рассказе передано все до мелочей, до запахов, которые, как он уточняет, все те же.
Автор, приятель которого и совершил преступление, пытается восстановить события тех дней, разыскивая и интервьюируя участников процесса. Важно, что это не биографии образов, а реальные человеческие судьбы. Дело расследовано, виновные наказаны, наказание на этот раз безошибочно нашло преступников.
«Похищение» — не только спектакль без политики, но бес политики прочно укоренился в зрителях. Всюду мерещится. «Вам к Медведеву надо. Он в первом кабинете сидит. Ой нет, он раньше в первом был, теперь во втором», — и зал понимает шутку.
Когда актер предлагает зрителям достать паспорта, чтобы убедиться, что они напечатаны в Перми, те не спешат, побаиваются. Похищение в уголовном праве – преступление против свободы личности, неужели же мы все от него пострадали? Часто говорят, что театр – диалог между актером и зрителем. «Похищение» ведется от первого лица и обращено к каждому.
Зрители подают реплики, отвечают на вопросы, заданные со сцены. Никакой театральности: Константин Кожевников настолько артистичный рассказчик, что забываешь, что он артист. Трудно уловить момент, когда рассказчик-исполнитель и рассказчик-персонаж сливаются воедино.
Спектакль объявляется оконченным, а публика не может и не хочет поверить. Фраза «Спектакль окончен» звучит еще дважды, расколдовывает и отпускает. «Огласить» спектакль оказывается сложнее, чем огласить приговор.
«Похищение» — не о совершённом, а о совершающемся преступлении: вес конкретного уголовного дела снижается, по мере того как возрастает тяжесть правды на сцене. Ближе к финалу «Похищение» сокращается до первых его трех букв. И, как всегда, все с ним.