У русских, украинцев и белорусов много общего — история, обычаи, похожие языки. Может ли это свидетельствовать о том, что все они представляют один народ? Это предположение стало основой жарких споров в последние дни. А что мы вообще понимаем под словом “национальность”? Ученые, как правило, называют это понятие этносом. Если упростить многообразие представлений о происхождении этносов, их можно условно разделить на три группы.
Первая группа — примордиалисты. Эти люди полагают, что ваша этническая принадлежность определяется вашей кровью. Если ваши предки были русскими, то вы русский, независимо от того, где живете и на каком языке говорите. Это объясняет различные мифы о сущностях, например, о том, как удочеренная девочка-цыганка, вырастая, начинает следовать стереотипам, принятым в ее культуре. Сюда же относится и мнение о том, что еврей, даже принявший христианство и говорящий на немецком, остается евреем, а общение с ним может “пятнать” арийскую расу.
Вторая группа — инструменталисты. Эти исследователи утверждают, что этносы созданы для достижения определенных целей. Этническая идентичность используется элитами для манипуляций с народом. Утверждение, что мы — русские, а они — украинцы, позволяет легче управлять людьми и объяснять им угрозы.
Конструктивисты, близкие к инструменталистам, считают, что этносы были придуманы писателями, учеными и политикам. В XIX веке, например, многие интеллектуалы вдруг стали осознавать свою этническую принадлежность. Ранее люди определяли себя через религию, а не через определение нации. С конца XVIII века философ Иоганн Готфрид Гердер «открыл» понятие национального духа. Он показал, что народы разнообразны и имеют свои уникальные культуры. Немецкие романтики начали собирать фольклор, записывать народные песни, которые до этого считались простым развлечением.
Кроме этого, есть и те, кто полагает, что этническую принадлежность человек определяет сам. Если кто-то считает себя русским, значит, он русский, если украинцем — украинец. Однако, если человек решит изучить язык майя, уехать в Гватемалу и жить среди этого народа, кем он тогда будет? Как быть с россиянами, уехавшими в Америку, и их детьми? Возникает вопрос: нужно ли вообще определять людей по этническим признакам? В течение последних двухсот лет это понятие принесло массу бедствий.
В романе Курта Воннегута «Колыбель для кошки» появляется персонаж, который ищет «хужеров» — людей, родившихся в Индиане, как и она. Для нее важно знать, что «наши хужеры всеми командуют», и «нам, хужерам, надо держаться друг дружки». Рассказчик вспоминает о понятии «карасс» — единстве людей, имеющих что-то общее, независимо от их происхождения. Однако, с точки зрения глубокого понимания, стремление найти единство лишь по месту рождения можно считать ошибочным.
Смешно и грустно объяснять русским и украинцам, что они один народ, основываясь на том, что когда-то жили на территории Древней Руси. В те времена на этих землях обитали и скандинавы, и варяги — люди осознавали себя иначе. Когда мы говорим о «русских» или «украинцах» в средневековом контексте, это очень условно. Также неправильно считать слова «русский» и «православный» синонимами. Это исключает множество старообрядцев и неверующих.
В конце XIX века российская власть пыталась создать образ православной империи, что привело к озлоблению среди подданных, чувствующих себя второсортными. В нашей стране все еще существует понятие «национальность», представляющее собой своеобразный отражатель этничности. Но в действительности nationality — это гражданство. Есть граждане России, составляющие один народ, и туда входят православные и католики, евреи и мусульмане, а есть граждане Украины, включающие в себя все те же группы, но это не означает, что они должны сливаться в едином порыве на территориях призрачной империи.
Российская империя однажды рухнула в результате революции и гражданской войны, затем возродилась в советском варианте и снова столкнулась с теми же трагедиями. На ее обломках возникли новые государства, где каждый имеет свою нацию — это политическое, а не этническое понятие. Империя перестала существовать, и этот факт, вероятно, стоит признать.