Сережа, ты поставил свою подпись под обращением, в котором по-разному оценивается морально-этическая сторона акции, духовное содержание которой – кощунство над твоим Господом. Этим ты подписался под оценкой безбожников и отрекся от христианской оценки осквернения Божия храма и оскорбления твоего Господа, выраженного неприемлемой публичной бранью в Его адрес в Его святом храме.
Так устроен мир, Сережа: подписываясь под текстом, ты соглашаешься с каждым словом, написанным в нем. Равно и наоборот: одно слово, которое неприемлемо для тебя, не позволяет подписать весь текст. Поэтому никакие твои постскриптумы не принимаются – это твой собственный текст, так как под ним твоя собственная подпись. После подписи под воззванием сделать шаг в сторону и сказать, что ты думаешь по этому поводу, – значит, сказать что-либо кроме того, что ты выразил своей подписью. После драки кулаками не машут. Это твой текст.
Христианин не может подписываться под некриминальными оценками того, что преступно в свете Заповеди. Заповедь (в данном случае – Первая заповедь) является для верующего Христианина предметом веры, принимается без критики и не подлежит обсуждению. Ее юрисдикция верховная. Твой текст гласит, что ты просишь облегчить участь этих «молодых мам» на основании того, что они не совершили никакого уголовного преступления. Таким образом, ты смотришь на них, руководствуясь верховенством для тебя Уголовного Кодекса над Законом Божиим.
Преступление против твоего Бога и Господа, совершенное ими, не вызывает у тебя негодования и крайнего омерзения к ним, в свете которого им любого наказания мало: апеллировать к какому-то жалкому УК – нелепо и дико. Ты расписался в личном атеизме, неверии во Христа как Бога. Если бы ты веровал во Христа, то любил бы Его. Оскорбления, нанесенные Ему, ударяли бы по тебе, как сказано в Писании: «поношения поносящих Тя нападоша на мя».
Ты понимал бы, что за такой грех любого земного наказания мало, и не «печаловался» бы за мерзавок. Не суетился бы, не заступался бы за врагов твоего Господа, чтобы им облегчили жизнь и выпустили из СИЗО. Не жалел бы тех, кто демонстративно совершал непристойные действия в Биологическом музее или сознательно надругался над храмом Божиим. Ты расписался в том, что ты не Его раб.
Поле идеологии прав человека (кем бы он, «человек», ни был, хоть Иудой, хоть Иродом!) без остатка накрывает твою душу. Это твоя земная религия – твоя подпись выявляет и доказывает этот факт. Для верующего совершенное Pussy Riot духовное преступление хуже убийства. В Христианских государствах за богохульство казнили. Апостол Павел за богохульство предавал сатане. Для тебя же предметом рассмотрения и внутренней заботы является вменяемое им светскими властями «хулиганство» или, как ты пишешь, «свинство» и – мера пресечения, ее адекватность. И в связи с их хулиганскими действиями ты просишь о милости к хулиганкам.
Это все равно, как если бы ты просил за Чикатило, утверждая, что его действия по порче одежды детей – не тяжкое преступление. Ты бы видел в преступлении Чикатило лишь то, что он рвал детскую одежду, а то, что он насиловал и убивал детей, не замечал бы. Так ты не видишь богохульства: тяжкого оскорбления Самого Господа Иисуса Христа – ведь его можно увидеть лишь очами веры в Него. И ужасаться этому – лишь будучи верующим. Для неверующего – для тебя – богохульство есть условность, попрание культурных и общественных норм, «свинство».
Итак, ты расписался в атеизме, отрекся от личного подчинения Господу, вышел из Христианской Веры. Ты заступился за злых гонительниц Иисуса, проявил заботу о здоровье и благополучии тех, кто плевал на Него, мочился на Него и публично оскорблял Его – заботясь о ненавистницах Того, Чей крест ты носишь, твоего милостивого Хозяина, искупившего тебя Своею кровью. Это есть хамство и низость души, несовместимые с Верой в Него и служением Ему, то есть – с Крещением в Него.
Публичный отзыв своей подписи до суда над кощунницами мог бы вывести тебя из этого направления. Бежать же вслед за ним и кричать: «я там не еду» – нечестно и глупо. В этом поезде тебе продали место, и ты в нем едешь: на боковой полке или в отдельном купе – не имеет значения. Пока ты не сделаешь этого – ты мой личный враг.
Протоиерей Владимир Переслегин,
по благословению протоиерея Александра Шаргунова