26 августа мы с семьей вернулись из загородного дома, чтобы на следующий день отправить на поезд последнего щенка моей рыжей чемпионки. Мы бросили сумки, накормили и помыли детей, уложили их спать. Утром 27-го дети, как обычно, принесли свои подушки и одеяла, чтобы досыпать на нашем диване. Муж сбегал в пекарню за булочками с корицей, я сварила две порции овсянки и приготовила яичницу с луком и помидорами. За чаем с булками мы смотрели бокс между МакГрегором и Мейвезером.
Включив компьютер, я решила узнать, кто соскучился за неделю нашего отсутствия. Через 20 минут в квартире уже топтались трое представителей опеки. Меня выслеживали. «Собирайте детей, мы их забираем», — произнесли они с порога. Я в недоумении спросила: что, зачем и почему? «У нас есть информация о том, что вы сделали незаконную операцию. Ваши фото из инстаграмма заскринены, вы собирались менять пол. И вообще, у вас тут грязно, и кусок обоев оторван». Я была шокирована.
Не зная, как сохранять спокойствие в такой ситуации, я сама показала справку из больницы, где делала операцию, с уверением, что все законно. Я говорила без умолку о том, что детям со мной хорошо и я планирую увезти их к морю. Пакет документов на усыновление был готов. Я мечтала о солнечном месте, где жизнь совсем другая, без долгих уральских зим и трудностей с коррекционной школой и медициной.
Сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что изъятие было незаконным, и следовало вызывать полицию, ведь у опеки не было никаких документов, подтверждающих законность их действий. Я до конца верила, что это недоразумение, и что в личной беседе все прояснится. Я сама собрала детей и отвезла их в больницу.
Первый раз я увидела Димасика в декабре 2013 года на сайте усыновите.ру. Влюбилась с первого взгляда. После рождения нашего последнего ребенка я стерилизовалась, считая, что мы выполнили свою биологическую функцию. Но вскоре мы решили, что готовы к усыновлению. Не было разницы, покупать две мороженки или три. Мы стали собирать документы, но родственники восприняли это негативно, утверждая, что сначала нужно «поставить на ноги своих». Но мы понимали, что будет легче, если дети одного возраста.
Пока мы собирали документы, не было информации о здоровье и местонахождении детей, нуждающихся в усыновлении. Психолог на школе приемных родителей посоветовал нам найти «запасной вариант» и не зацикливаться на одном ребенке. И я нашла Димасика, хотя изначально он был в списках, откуда его забирали зарубежные усыновители.
Я обратилась к начальнику опеки, желая усыновить именно его. Но мне отказали, отправив в специализированный детский дом, где находились дети без шансов на реабилитацию. Настойчивость и объяснения помогли мне добиться своего. Позже я узнала, что такое обращение — обычная практика.
Уже когда моя история вызвала резонанс, я получила информацию о том, что здоровых детей годами держат в детских домах, ожидая «богатых» усыновителей. В сентябре этого года мой муж закончил школу приемных родителей, где на последнем занятии специалист опеки откровенно заявил о коррупции в системе. Как такое возможно?
Когда Димасик попал к нам, он долго привыкал к новой обстановке. Он боялся засыпать, и месяц спал у меня на руках. Со временем, он начал спокойно спать в своей постели. Я наблюдала, как он убирает руки за спину, когда перед ним ставили тарелку с едой. Жизнь стала течь своим чередом, и Димасик не усложнил нашу жизнь.
Через полтора года я увидела на сайте нашего «запасного варианта» — Константина. Он подрос, но никто его не усыновил. Я позвонила в органы, узнала о диагнозе. Врач посоветовал не усыновлять, но я думала, что один из четверки будет заниматься с ним и развьётся. Я уговорила мужа, ведь, если можем помочь, надо это делать.
Мы начали посещать детский дом, убеждая руководство, что можем дать этому ребенку все. Забрали его домой. Константину было 3.5 года, и он боялся горшка. Жил в памперсах, но с любовью и заботой мы начали его реабилитировать. Уже через полтора года он стал практически ничем не отличаться от своих сверстников.
Но вот опека снова забрала детей без документов, без оснований. Они действовали в интересах ребенка, но это было ложью! Если есть вопросы, нужно озвучивать их и дать время на устранение. Я не собиралась подписывать добровольный отказ. Ведомство, которое так поступает, не может быть уважаемым.
Меня поражает, что человек прочитал об опеке и не понимает, что это может достигать абсурда. У меня забрали детей из-за того, что я, как принимающая семья, не вписываюсь в чьи-то узкие рамки. Я пошла до конца, до последнего суда. Если не получится писать о трансгендерах, буду писать о коррупции. Пока не встречу тех, кто не побоится, и не найду тех, кто устал от беспредела.
Среди людей, которые работают в этой системе, все еще есть те, кто остается человеком. Я благодарна ему за то, что они есть.