Забирать подозреваемого, в данном случае Серебренникова, с рассветом – прочная советско-российская традиция. Этот подход затрагивает главное – психологию. Чем интеллигентнее человек, тем лучше это работает. Официально любой практик-силовик укажет, что их действия по ранним утрам – это лишь производственная логика. Они преследуют цель, чтобы нужное лицо не успело покинуть дом и его не пришлось искать по городу. Заодно обыск можно завершить до обеда, а не продолжать процедуру в ночь. И это тоже правда. Однако главное в другом. В документах это никто не излагает.
Сонный человек плохо ориентируется в нюансах. Он не собран и не напряжен, как несжатая пружина. И тут, в кальсонах, его лучше всего огорошить. С Кириллом Серебренниковым, разумеется, вели себя церемонно. Он не из блатных, кому с ходу можно сказать: «рот завали, баул в зубы и по коням». Для него было достаточно вежливого «вы»: «Здравствуйте, собирайтесь, необходимо проехать». Конечно, ему показали удостоверение, на которое он лишь бросил взгляд и ничего не запомнил. В голове немного закружилось, перед глазами всё плыло, а он постарался не показывать виду.
В таких случаях люди, как Серебренников, начинают собираться нарочито медленно, что выглядит нелепо. Они берут не те вещи, которые взяли бы в нормальной ситуации, начинают защищаться шутками, например: «А в тюрьму зубную щетку можно?» Гости к этому всему уже привыкли. Первые минуты стоят каменно, потом начинают корректно подгонять. Естественные их действия наводят внутренний ужас, например, сотрудник спокойно заявляет: «Дверь в уборную не закрывайте, пожалуйста», когда подозреваемый идет в туалет.
Пару звонков еще дадут сделать, после чего аккуратно заберут мобильник. И вот ты на заднем сиденье служебного автомобиля, между двумя охранниками. Чем образованней человек, тем ему тяжелее. Он не вспоминает культовые строчки Высоцкого, но они колышут его нутро. Это профессионалы, для которых арест – как спортивная травма. В такой обстановке начинают готовиться к камере – вынимают деньги, чтобы опера купили сигареты, шутят: «Денег нет – читай газету». Серебренников же становится внешне гордым, даже немного высокомерным. А конвоирам всё равно.
Они знают, как реально работают нервы забранного. Вот тебе и купе, куда, скорее всего, заранее купили билеты. Или самолет. Перед посадкой аккуратно предупредят: «Ведите себя прилично, не заставляйте нас применять наручники». Если вдруг, дрожащий от нервов, приличный человек начинает дергаться, его прижмут, слегка толкнут в печень и наденут наручники. И тихо, приблизившись к его лицу, скажут: «Слышь, ты, режиссер!».
В дороге говорить не о чем. Разве что дежурные вопросы про жену или адвоката. Дежурные ответы: следователь в курсе, спрашивать надо у него. Молчание. А в глубине уже сердце перестало колотиться, мысли скачут. Неровные, с всплесками. Мужчина начинает походить на женщину, рисующую себе картинки, и сама же распаляется. В голову лезет противное слово – «камера». А Серебренников – режиссер. Он знает, как там шершавые стены, как мерзко поворачивается ключ в замке, как встречают тебя лютые лица.
К сожалению, всё это не объяснишь при этапировании, даже если очень хочется. Мне доводилось успокаивать людей в таких ситуациях. Я разговаривал искренне и по-доброму, но всё тщетно. И вот, наконец, ты у следователя. Хорошо, если сразу в кабинет. А могут задержать в камере для административно задержанных, чтобы лучше вспоминалось. Формально всё законно. Наконец, в метре от стола следователя у Серебренникова одна мысль – выбраться из узилища любой ценой. Часто человек держит фасон, но опытный взгляд это замечает. А это именно то, что нужно. Предварительная беседа перед допросом подразумевает один скрытый вопрос – «признайся, будет лучше». На что братиша только ухмыльнется: «Начальник, один вопрос – лучше кому?».
Но Серебренников далек от такой стилистики, да и не посмеет. Он выпотрошен. И подпишет протокол. Но если уж приехали за ним в Петербург, значит, решили, что это неотложно. Практика диктует задержание на пару суток. Закроют, прапорщик выдаст кусок мыла и пошутит: «От МВД». Ночью Кирилл будет переворачиваться с боку на бок, уснет под утро. А утром ему дадут обычную пшенную кашу и безвкусный, солдатский чай. Жить не хочется. А когда вновь вызовут, нальют кабинетного кофе, следователь, фамилии которого никто не знал, покажется легким и приятным. Видите, как с интеллигенцией – ни одного дурного слова, ни одного резкого движения, никаких «колок» с пристрастием, а у подозреваемого практически «стокгольмский синдром».
Вот если после этого арест, то вновь вспыхивают страсти, и они, в отличие от всего предыдущего, – здоровые. Человек крепнет бытом, понимает, что и в тюрьме живут люди, и его естество начинает правильно защищаться. Но это пока впереди. Может быть. Да, это традиция. Как в любой мощной системе координат. Раньше приходили не в шесть-семь утра, а как медики говорят, в самое беззащитное время – в четыре-пять. Потом лампа в лицо, и дальше вы знаете. Но это уже былины. Серебренникову они не грозят.