Бывший заключенный номер один намерен «стараться изменить Россию» и по-прежнему считает себя «серьезной потенциальной проблемой» для власти.
Михаил Ходорковский, а также его сын Павел, ответили на вопросы телеведущего программы Би-би-си HardTalk Стивена Сакура.
Как вы себя ощущаете после удивительной недели – из колонии в Карелии до престижного отеля в Берлине?
Ходорковский: «Спокойно. Как будто бы этих 10 лет между моим прошлым посещением этого отеля, а я здесь был незадолго до ареста, не было. Единственное, что меня продолжает беспокоить, это судьба моих коллег.»
Каково это — впервые увидеть свою четырехлетнюю внучку, девочку, которая родилась, когда вы были в тюрьме?
Ходорковский: «Я наблюдал по фотографиям за тем, как она растет. Для меня было совершенно удивительно увидеть Диану такой, какой я ее представлял по фото – живая, активная, бегающая. У меня четверо детей, и один из них меня сейчас слушает. Думаю, он на меня не обидится, если скажу, что при встрече с детьми не было такого ощущения, как при встрече с внучкой.»
Насчет российской тюремной системы: как близко вы подошли к тому, чтобы сломаться под её гнётом?
Ходорковский: «Сегодняшняя российская тюрьма – это не советский ГУЛАГ… Тем не менее, тюрьма — это тюрьма, и психологическое давление на человека очень сильное. Мне было легче, чем моим коллегам, потому что я попал в тюрьму будучи взрослым и состоявшимся человеком… я был уверен в своей невиновности.»
Были ли моменты, когда вы думали, что не выйдете на свободу?
Ходорковский: «Таких моментов было несколько, и последний — буквально за три дня до освобождения. Это очень советская, сталинская система, когда заключенный практически отбывает срок, и ему в этот момент добавляют новый срок. Первый раз это произошло в 2006 году, когда мне сказали, что мне добавляют еще 10 лет.»
Хотели ли вы покончить с собой?
Ходорковский: «Нет. Я, наоборот, сказал себе, что если власть хочет оставить меня здесь навсегда или убить, им придется над этим очень серьезно потрудиться. Помогать в этом я им не буду.»
Слухи о соглашении с Владимиром Путиным: были ли они правдой?
Ходорковский: «У нас все было очень прозрачно. 12 ноября мои адвокаты сообщили о возможности получить досрочное освобождение без признания вины. Я написал просьбу об освобождении без признания вины, никаких политических требований ко мне не предъявлялось.»
Как можно способствовать освобождению заключенных, не будучи политиком?
Ходорковский: «Политическая борьба — это борьба за власть. Меня эта работа не интересует. Более важно, что я вижу иные методы достижения общественно значимых целей, чем те, которые используются в частности Pussy Riot.»
Что делать, чтобы создать политический шум и оказать давление на Путина?
Ходорковский: «Вопрос политических заключенных для меня номер один. Но проблема заключается в том, что общество не готово к самоуправлению. Именно это позволяет Путину опираться на большинство людей, не желающих ответственности.»
Изменилось ли отношение Путина к оппозиции?
Ходорковский: «Я убежден, что в отношении политических заключенных Путин делает шаги из прагматических соображений. Это не свидетельство коренных изменений, но такие изменения возможны.»
Вы боитесь говорить о Путине и путинской России?
Ходорковский: «Я не могу не учитывать, что в тюрьмах еще много заключенных. Более важно, что если активного населения станет больше, политика Путина изменится радикально.»
В итогах последних десяти лет: кто победил?
Ходорковский: «Если бы Путин продолжал настаивать на признании вины, я бы остался в тюрьме. Но прошедшие десять лет не разрушили мой потенциал, и власти не удалось добиться того, чтобы обо мне забыли. Я для власти по-прежнему серьезная потенциальная проблема.»
Вы вернетесь когда-нибудь в Москву?
Ходорковский: «Убежден, что да.»