Так случилось, что моя покойная мама училась в одном классе со Светланой, тоже теперь покойной. Это была, конечно, не совсем обычная школа — 25-я Образцовая, находившаяся в Старопименовском переулке. Отличные учителя и довольно серьёзная дисциплина. Среди учеников — дети «вождей», но не все, не всех, и не только они. Мама, хотя и была племянницей полпреда в Венгрии Бекзадяна, просто жила наискосок от школы, в доме 16.
Вот несколько имён и фамилий из класса «Б», в котором училась Светлана: Лёва Булганин, Алёша Туполев, Марфа Пешкова (внучка Горького). Старше на два года был Серго Берия, младше на три — Светлана Молотова, а по школе, как вспоминала мама, бегали «бесконечные Микояны». Какая была Светлана в школе? Конечно, положение обязывало ходить с «дядькой»-охранником, все знали, кто она, и это не могло не влиять на отношение одноклассников.
У Светланы была официально признанная и допущенная подруга — Марфа Пешкова. Тем не менее, по рассказам ясно, что Светлана очень хотела быть «как все», и иногда это ей удавалось. Например, она с девочками сбежала кататься на диковинном тогда троллейбусе, а позже — со всем классом — в кино, когда учителю математики Юлию Иосифовичу Гурвицу пришлось ворваться в зал, потребовать зажечь свет и объявить: «Пока 7 „Б“ не встанет и не выйдет, картину показывать не будут». Эту историю я слышал от мамы, а потом прочёл в книге Аллы Славуцкой «Девочки из класса». Расхождение было только в одной детали: мама помнила, что кинотеатр был «Центральный», а Алла Михайловна — что «Москва». Но это лишь подтверждает подлинность происшествия.
Не стоит думать, что одноклассницы вспоминали такие детали для вящей «умилительности». Зачем это им, дочерям «врагов народа»? Они рассказывали о Светлане просто и беспристрастно. Училась она хорошо — и правда, без натяжек. Дети очень чутки к таким вещам. Не форсила себя и не выкаблучивалась. В отличие от многих других, о которых одноклассники с глубоким презрением вспоминали и спустя тридцать-сорок лет. Рыженькая, пухленькая девочка. Довольно замкнутая.
А вот теперь — важное. Тридцать седьмой год. Сажают и расстреливают родителей. Детей переводят в параллельный класс или тихо исключают из школы. Туполев, например, мама Лёля Бекзадян, дочь дипломата Наташа Биткер, дочь военного Нина Гамбарова — оказываются в классе «А». Светлана Кузьмина, падчерица Тухачевского, исчезает. Светлана довольно наивно спрашивает у учителей, почему… Дальше — аресты продолжаются. В 1939-м берут отца Аллы Славуцкой, генконсула в Харбине. Алла, как она сама пишет, уже дружила со Светланой. И вот мама Аллы Михайловны идёт на безумный шаг — передаёт дочке конверт с письмами на имя Сталина и во всевозможные инстанции.
Алла несёт конверт в школу и на перемене со слезами вручает его Светлане. Та молча прячет письмо и дома, в присутствии Берия и некоторых других товарищей, показывает его отцу, говоря, что вот, папу Аллы Славуцкой арестовали… Сталин спрашивает у Берия, что это такое… Как бы то ни было, Славуцкого освободили. Светлане, конечно, велели больше никогда этого не делать. Но, по сути, это имело место быть хоть один раз!
То, что сцена передачи письма была, Алла узнала не только от Светланы, но и от другого свидетеля. Кстати, книгу воспоминаний Славуцкой «Всё, что было…», вышедшую в 2002 году, можно ещё где-то разыскать. Я сказал, что Светлана помогла лишь однажды. Не знаю, но сомневаюсь. Однажды, уже после войны, когда моя бабушка только-только освободилась из лагеря и была на поселении во Владимире, мама решилась пойти к Светлане. Она жила, если не ошибаюсь, в Доме на набережной, и у неё уже родился маленький Иосиф.
Не будучи близкими подругами, мама и Светлана довольно коротко поговорили, и мама передала письмо с просьбой смягчить режим. Светлана ничего не обещала, но вскоре бабушке разрешили жить под Москвой. Может быть, это совпадение, а может, и нет.
И последнее. Моя мама, прошедшая страшные испытания, потерявшая отца и трёх дядей, на долгие годы оторванная от матери, мыкавшаяся по углам, каким-то чудом сумевшая с отличным аттестатом и хитрым переводом поступить в МГУ, но не принятая в аспирантуру как ЧСИР, не испытывавшая к Сталину никаких чувств, кроме ненависти, всегда жалела Светлану.
В школе — как сироту, позже — как девушку, чья личная жизнь постоянно разбивалась об отцовский произвол. Мама как-то очень точно чувствовала, что испытывала Светлана, когда всё глубже осознавала, кем был её отец и его друзья-соратники. И мама считала себя, дочь жертвы, гораздо более счастливой, чем дочь палача. Думаю, будь она сейчас жива, мама горевала бы о Светланиной смерти.