Борис Акунин: Как я обиделся

Некоторое время назад я наткнулся на блог Иры Ясиной и был неприятно поражен одним заявлением: «Социолог Борис Дубин на годовщине журнала ‘Отечественные записки’ сказал: ‘России надо начинать привыкать к тому, что она — страна периферии. Мы ничего такого, что влияет глобально на мировые рынки технологий, а также на науку, искусство, медицину не производим'».

Это высказывание глубоко меня расстроило. Я давно знаком с Борисом Дубиным и знаю, что он не станет говорить ерунду. Россия – периферия? У меня возникло желание опровергнуть это утверждение. Однако позже я задал себе вопрос: почему именно я так вспылил? В мире существует множество стран, которые не страдают от своей периферийности, и при этом как-то живут.

Хотя причина моего расстройства, в общем-то, понятна. С детства меня приучали считать, что наша страна – светоч науки и прогресса, а также храм всевозможных искусств. Даже в зрелом возрасте мне жалко расставаться с этой иллюзией.

Есть у меня в этой связи одно довольно неловкое воспоминание. Когда я учился в японском университете тридцать пять лет назад, к нам в студенческое общежитие иногда заходил один русский японец из репатриантов. Он вырос на Сахалине, учился в советской школе, а потом его семья вернулась на историческую родину.

Однажды этот парень привел своих друзей и завел разговор, который с каждой минутой становился все более странным. Он задавал вопросы, я отвечал – и не понимал, почему мои ответы вызывают такую реакцию.

— Кто изобрел радио? – спросил он.

— Александр Попов. Да, в 1897 году. Так меня в школе учили.

Изумление на лицах японцев.

— А паровоз?

— Иван Ползунов. Какие-то там царские бюрократы ему мешали, помню.

Неуверенное хихиканье – как будто гости оценили шутку.

— А пароход? — спросил я.

— Иван Кулибин.

Гений-самоучка, а как же.

Откровенный смех. Я подумал, что гости веселятся из-за имен, странных для японского уха. Это нормально. Нам некоторые японские имена тоже казались комичными. Например, профессор Кусака. Или, извините, Сука-сан.

— А самолет? – вновь спросил мой собеседник, подмигнув своим друзьям.

— Александр Можайский. Моряк, влюбленный в небо – красиво.

Хохот. Только тогда я догадался, что стал объектом какого-то непонятного издевательства, и обиделся, перестав отвечать на вопросы.

В тот же день я отправился в библиотеку и стал листать «Британнику», чтобы выяснить правду. Оказалось, что радио изобрел Маркони, паровоз – Стефенсон, пароход – Фултон, а самолет – братья Райт. Имен русских первооткрывателей там практически не оказалось, за исключением небольшой статьи о Попове.

Прошло много лет, и я узнал, что концепция тотального российского научно-технического приоритета была утверждена товарищем Сталиным в эпоху борьбы с низкопоклонством перед Западом – тогда же, когда появился мем «Россия – родина слонов». Да, Попов изобрел радиопередатчик, но чуть позже, чем итальянский маркиз. Да, Ползунов разработал модель паровой машины, но это было еще далеко от паровоза. Да, Кулибин провел испытания «водохода», способного ходить против течения, но это не пароход. Да, летательный аппарат Можайского мог на мгновение отрываться от земли, но так и не полетел.

Меня в школе обманывали. В детстве я был уверен, что живу в самой великой стране на свете – самой передовой, самой благополучной, осчастливившей человечество своими открытиями. Однако со временем этот радужный образ моей родины начал тускнеть, и теперь я уже не знаю, велика она или нет.

Читатели с широким кругозором, просветите меня, какие изобретения и открытия действительно являются нашими, российскими? Мне приходят на ум только таблица Менделеева, телевизор и вертолет (хотя Зворыкин и Сикорский завершили свои работы уже в эмиграции), а также первый полет в космос. Это все или было еще что-то?

Кстати, как учат детей в российских школах сейчас? Кто у нас нынче числится изобретателями радио, парохода, паровоза и самолета? Правильно ли я понимаю, что постсоветская наука не обогатила мир ничем выдающимся?

Зачем я на ученых нападаю? А что можно сказать о моей собственной сфере, литературе? О, сто лет назад весь мир читал Толстого, Достоевского, Чехова. Попробуйте спросить у иностранных жителей (кроме славистов), знают ли они современных русских писателей. Вряд ли кто-нибудь сможет назвать хоть одного.

Мы, русские писатели, давно уже переместились на периферию, и это меня печалит гораздо больше, чем научное отставание. Правда, вот Владимира Сорокина включили в шорт-лист Международного Букера. Может, он получит награду? Давайте за него болеть. А еще Людмиле Улицкой присудили бы Нобелевскую премию. Она действительно заслуживает этого.

Хотя что премии? Вес автора в современном мире определяется в первую очередь не наградами, а продажами. С этим у российской литературы совсем беда. В списки бестселлеров никто из наших не попадал, кажется, со времен «Детей Арбата», а и тогда нас выручил краткосрочный интерес к советскому: Горбачев, Перестройка, Гласность.

Самое грустное в этом то, что винить кроме самих себя некого. Ученые могут ссылаться на нехватку финансирования, а у литераторов отмазок нет. Видимо, мы просто пишем плохо.

Вот так я и обещаю с завтрашнего дня (сегодня уже не успею) писать книги лучше. Не хочу быть периферией.

Ирина Попова

Исследователь народных традиций и автор ежедневных публикаций о приметах, обычаях и народной мудрости. Помогает сохранять связь с корнями и понимать язык природы. Также публикует свежие новости о текущих трендах и ситуации в стране.

Оцените автора
( Пока оценок нет )
Ритм Москвы