Честно говоря, я потрясен. Через пять минут после того, как я вывесил загадку, возникла первая полуправильная версия. Еще пять минут спустя другой член БС окончательно расщелкал ребус, который казался мне весьма непростым. Поздравления, korus1978!
Три картинки, которые я вчера поместил в блоге, объединяет вот что: это всё очень нехорошие места, расположенные в самом центре очень хороших городов — Парижа и Лондона. Сейчас там катаются на коньках и каруселях, а в свое время вешали, рубили головы, колесовали, четвертовали, сжигали живьем. Всё это — бывшие штатные места публичных казней: Гревская площадь, Площадь Согласия, Тайбернское Дерево.
Меня всегда интриговала эта тема: жуткие призраки прошлого, прячущиеся под легкомысленным макияжем современности. В свое время я объездил места кровавых сражений — Ватерлоо, Аустерлиц, Бородино, Плевна — и убедился, что энергетика множества трагически оборвавшихся жизней со временем не рассасывается. Что-то такое висит в воздухе, отбрасывает зловещую тень.
Место экзекуций, непременный атрибут исторического города, еще хуже, чем поле брани. В битве, даже самой жестокой, всегда есть надежда, что повезет и останешься жив. Там, где казнят, надежды не было. Там сгустился беспросветный ужас.
Прежде, чем прийти на площадь с фотоаппаратом, я, конечно, почитал, кого из исторических личностей там умертвили, посмотрел гравюры и литографии. Стою, смотрю на машины, на туристов, на разноцветную чепуху, и через минуту-другую всё это начинает размываться. Из земли сочится красноватый туман. Проступают контуры Другого Времени. Слышится жадный рев толпы — предков нынешних милых конькобежцев и велосипедистов.
Я попытался поймать в объектив красный отсвет вечернего солнца на льду перед Парижской мэрией, чтобы получился каток на крови, но мастерства не хватило. У википедского фотографа и то лучше: это бывшая Гревская площадь, где преступников (и тех, кого считали преступниками) отправляли на тот свет в течение нескольких столетий. Название мы знаем с детства, благодаря романам Дюма, поэтому ассоциации в основном романтические.
«С высоты окна, из которого открывался вид на Гревскую площадь, д’Артаньян с тайным удовольствием наблюдал, как находившиеся в толпе мушкетеры и гвардейцы успешно прокладывали себе дорогу, работая кулаками и рукоятками шпаг». «— Прощай, Маргарита! — прошептал он. — Будь благословенна…» Ла Моль не кончил. Повернув быстрый, сверкнувший, как молния, меч, Кабош одним ударом снес ему голову, и она покатилась к ногам Коконнаса.
На самом деле ничего романтического в Гревской площади нет. Пятьсот лет ужаса, страданий и варварского шоу-бизнеса. Жертвы испускали дух под вой и улюлюканье толпы, которая приходила сюда, как сегодня приходят на футбольный матч или на концерт. Приводили детишек. Удобные места, откуда хорошо виден эшафот, где можно разложить закуску-выпивку, во время особенно громких казней «жучки» продавали за огромные деньги.
Следует признать, что человечество постепенно становится лучше. Сегодня полюбоваться зрелищем смерти публика собирается разве что в Иране. Поразительно, что парижане именно здесь построили себе мэрию. Есть в этой жовиальной бестрепетности по отношению к теням прошлого нечто сугубо галльское. Девиз Франции: разрушить мрачную Бастилию и поставить табличку «Здесь танцуют». (Интересно, а каков девиз русской истории? «Здесь ноют»? «Здесь ничему не учатся»?)
Пожалуй, единственная хоть сколько-то романтическая страница в истории Гревской площади — борьба кардинала Ришелье с дуэлянтами. По эдикту 1626 года за участие в поединке дворянину отсекали голову. Чаще всего как-то обходилось, но случались и суровые исключения. Король дуэлянтов, граф Франсуа де Монморанси-Бутвиль, слишком долго испытывал терпение его высокопреосвященства и в конце концов допросился. Он заколол на дуэли сначала графа, потом маркиза, потом снова графа, потом тяжело ранил барона. Сбежал за границу, но вернулся и поклялся, что еще кого-нибудь вызовет и прикончит прямо среди бела дня.
12 мая 1627 года в Пале-Рояль, то есть прямо под носом у Ришелье, он устроил «четверную» дуэль. Такого афронта власть простить уже не могла, и Бутвиля с секундантом с соблюдением всех онёров обезглавили. Оба отправились на казнь, будто на бенефис, и умерли под рукоплесканья зрителей.
Отсечение головы было привилегией дворян, смертью почетной и даже завидной. Простолюдинов вешали, если вина была не слишком тяжкой. Сугубых злодеев колесовали — то есть привязывали к колесу и железной палкой переламывали кости. Обвиненных в ереси или колдовстве сжигали.
Социальное неравенство было продемонстрировано, например, при казни двух знаменитых отравительниц: Катрин Монвуазен и маркизы де Бренвилье. Простолюдинка умерла в мучениях, на костре. Аристократка всего лишь преклонила колени перед плахой. При этом маркиза была во стократ отвратительней.
По-разному расправлялись на Гревской площади и с цареубийцами. Граф Монтгомери, возможно случайно, убил на турнире Генриха II, попав копьем в глаз. Король умер после десятидневной агонии. Перед смертью монарх велел не карать убийцу, но вдова Екатерина Медичи была не столь великодушна. Пятнадцать лет спустя, когда Екатерина стала фактической правительницей страны, Монтгомери был обезглавлен на Гревской площади.
Эти события по сравнению с участью Равальяка, убийцы Генриха IV, которому в 1610 году разорвали на части лошадьми. Так же расправились уже во времена Просвещения, в 1757 году, с психически ненормальным Дамьеном, который слегка порезал Людовика XV. Два с лишним часа кони под ударами кнутов тужились и никак не могли довести дело до конца. Палачу пришлось перерезать осужденному сухожилия. Конечности отрывались одна за другой.
Надо сказать, что психическая болезнь в те суровые времена не считалась смягчающим обстоятельством. В 1670 году юноша по имени Франсуа Саразен во время богослужения в церкви проткнул шпагой освященную просфору. Хотя было известно, что кощунник — сумасшедший, его судили без снисхождения. Несчастному психу сначала отрубили руку, а потом сожгли на костре.
В юности я смотрел фильм «Картуш» про благородного разбойника, которого играл Бельмондо. Уж не знаю, сколько удали выказывал реальный Картуш, но кончил он препогано. На следствии король преступного мира держался молодцом, но на Гревской площади, увидев колесо, он затрепетал и крикнул, что хочет дать показания. Его увезли с места казни назад в суд, и там он за восемнадцать часов сыпал именами и явками. В результате были арестованы три с половиной сотни сообщников и пособников. Эта ценой Картуш оплатил один лишний день жизни — назавтра его все равно колесовали.
В кровавой истории площади есть один эпизод, про который читаешь с нехристианским чувством глубокого удовлетворения. Здесь отрубили тупую и злую башку Антуана Фукье-Тенвиля, общественного обвинителя в период революционного террора. Он отправлял людей на смерть одним окриком или даже одним жестом — не выслушивая оправданий. Когда власть переменилась и его поволокли на суд, он ужасно удивился. «Как же так?!» — думал он, ведь он старался не для себя. Ему сказали: «Но зачем ты оказался первым учеником, скотина такая?»
Вообще-то революционного прокурора уместнее было бы казнить не на Гревской площади, а на площади Революции. Но о ней — в следующем посте.