В интервью Лошака особенно запоминается не столько ответ Андрея Борисовича на вопрос Гордеевой о происхождении денег, когда он серьёзно заявляет: «ну уж точно не от Навального», сколько его фраза о том, что «нынешний левиафан ничтожный и беспонтовый, на абсолютное зло не тянет, так, «серая слизь»». Власть презирается публикой лишь потому, что сама позволяет себя презирать. Она недостойна ненависти, так как является ничтожной и бесполезной, позволяя снимать революционные фильмы на деньги своих олигархов, терпя презирающих её людей на руководящих должностях в крупнейших музеях и газетах. Эта власть не только не кровожадна, но и довольно любезна, за что ей от интеллигенции полагается лишь презрение.
Вспомните, как тех же людей высмеивали Медведева, читая подлые стихи на канале, который он сам запустил в кабель. Смеялись над фотографиями с айфоном, его походкой, желтым плащом. Для них Медведев даже не был достоин презрения; он оказался лишь вшой, гноем на мизинце русской интеллигенции. Власть, в понимании интеллигенции, становится настоящей, когда заслуживает ненависти. Когда лучшие годы проходят не за ленивым постукиванием по клавишам в уютных лобби, а на рудниках, где, задыхаясь в урановой пыли, невозможно вспомнить, как выглядела бочка с квасом на углу. Нет кваса, не существует. Только блевотина и слезы.
Твои дети гниют в детдомах, твоя жена на каторге. Твоего дядю, бывшего главного редактора, запытали в подвалах НКВД. Твоя тётя, бывший директор картинной галереи, утоплена в параше. Небо осыпает жесткий наждак полярного снега, жизни нет. И не было. И вот тогда власть становится достойной тебя. В этот момент, держась за худосочную северную березу, ты с уважением закричишь: «ненавижу». Поймёшь, что жизнь прошла в борьбе с достойным противником.
В этом презрении к некровожадности, обыденности, повседневности и скучным повадкам власти заключается всё горе русской интеллигенции и вся безбудущность России. Навальный достоин потому, что должен всё уничтожить, стереть, перемолоть и, даст Бог, даже подрасстрелять. Тихое сытое бескарьерное существование мучает и сводит с ума. Хочется всё снести, выгрести, выкинуть. Начать строить что-то новое, что будет именно для тебя. Где ты непременно вернёшься в Останкино и «точно найдёшь себе применение». Но в этой тоске и бескровности и есть надежда.
Позвольте, Андрей Борисович, им вас не вешать. Не пытать. Дайте им, пожалуйста, так же хорошо о вас заботиться. Эволюция состоит в том, чтобы тихо уйти всем вместе: им и вам. Для России будет лучше, если в Останкине и в Кремле найдут себя новые люди, которые научатся не презирать тишину, покой и уют. Ибо настоящая свобода, как и плесень, растёт там, где тепло и комфортно.