«Если сегодня поинтересуешься у ветерана диссидентского движения: «За что ты ненавидел советскую власть?», то едва ли дождешься внятного ответа. Все сведется к дефициту колбасы и острому желанию смотаться за рубеж»…
Эти слова принадлежат режиссеру Владимиру Меньшову, чью юбилейную дату отмечают в эти дни. Я, хоть и не являюсь «ветераном диссидентского движения», попробую дать тот «внятный ответ», которого, возможно, он не дождется.
Ненависть или любовь к советской власти, как мне кажется, в значительной степени зависит от генетической предрасположенности. Я хорошо знаком с историей своей семьи, изучая её сквозь призму различных исторических периодов — до и после революции, до и после войны. Мой прадед был уездным врачом в небольшом городке под Петербургом, известном ныне как Луга, где располагалась его усадьба.
Он много работал, принимал у себя пациентов и трудился на благо здоровья людей. Увы, в 1918 году его жизнь трагически оборвалась в результате несчастного случая — слава Богу, не от рук расстрельщиков. Но усадьбу, которая когда-то была его домом, сожгли. Его прежние пациенты, теперь ставшие представителями новой власти, в лице «народных» начальников, уничтожили всё, что ему принадлежало, лишь лишь потому, что он принадлежал к «буржуазному» сословию.
Следует отметить, что никаких особых богатств у нашей семьи не было — просто тогда врачи и их семьи считались в обществе иначе. После его смерти семья переехала в Петроград, где у нас оставалась обычная квартира для дворян среднего достатка. Прабабушка начала преподавать иностранные языки в Школе Рабочей Молодежи, а бабушка поступила в консерваторию.
Однако вскоре её отчислили — в рамках «чистки». Рабочим и крестьянам, мол, надо учиться музыке, а «буржуям» — работать. Так бабушка стала преподавать иностранные языки в школе. Вскоре, её сестру, бабушку Лилю, арестовали, а её мужа расстреляли. В течение многих лет нам было неизвестно, где его убили, пока не выяснили, что он был расстрелян в Ленинградской области. Лиля тоже не осталась безнаказанной — её выпустили из тюрьмы, но отправили в exile в город Семёнов Горьковской области.
Моя семья распалась. Бабушка умерла в этом неведомом городе, оставив лишь воспоминания о потерях, страданиях и большом горе. Время войны также не обошло нас стороной; мы вернулись в разрушенную квартиру, в которой, к счастью, сохранилось пианино.
Несмотря на то, что наша семья жила в коммунальной квартире, где соседями были хронические алкоголики и крики вечно ссорящихся пар, нас не трогали. Когда же наше жилище уменьшилось, стал актуален вопрос о «переселении» в другой район города. Мы оказались в районе Гражданки, где сохранился лишь один старичок с ордером на квартиру, подписанным ещё Ульяновым-Лениным.
Неужели, спрашивает Меньшов, могу я «любить» советскую власть после всего, что она сделала с моей семьей? Во-первых, она уничтожила её, во-вторых, лишила бабушку мечты о музыкальном образовании, о котором она столько лет мечтала. Я помню, как бабушка шептала мне: «Алёшенька, только никому не рассказывай… Про имение, про усадьбу… Запомнил? Ни-ко-му». Эти слова стали для меня тяжелым бременем.
В двадцатые годы нам пришлось отказаться от нескольких букв в фамилии, поскольку моя семья имела польские корни, что тогда не вызывало одобрения у новых властей. Я бы не стал углубляться в свои личные воспоминания о «службе» в советской армии, которая была не лучшей частью моей жизни.
Как вы видите, наша семья всегда сталкивалась с жесткими реалиями, быть может, даже немного заранее. Усадьбу сожгли, деда расстреляли, бабушку арестовали и выслали. Мы меняли места жительства, как и многие. Я вспоминаю, как в военкомате некий «комиссар», с красным лицом, без разбора предлагал мне стать студентом военного училища.
Проблема не в том, что мы хотели бы свалить куда-то, а в том, что нам было важно пережить это время. Моя семья никогда не стремилась к тому, чтобы уехать за границу; мы не думали, что это возможно.
Не поймите меня неправильно — я не кичусь своим дворянским происхождением. Мои корни уходят в донское казачество. Каждая из этих историй формировала нас, и я остаюсь благодарным тому, что они есть. Спасибо за внимание.