Возвращаясь к напечатанному. Странным образом многие сфокусировались на фразе про работу в госмедиа. А, может, и правильно, что именно на этом. Хотя, справедливости ради, цензура сейчас в иных частных издательских домах не меньше, чем в государственных СМИ. Тема эта возникает в социальных сетях не первый раз. Позиция моя здесь проста: нельзя кусать ту же руку, с которой ешь. Для кого-то это выбор – ок, это их выбор.
Ира Демченко, ты совершенно права: да, Светлана Миронюк создала супер информационный комплекс, и она большая молодец, и идет на серьезные личные риски, выпуская информацию, которая не нравится в Кремле. Но Света – менеджер, а я о журналистах, которые в ежедневном режиме идут на самоцензуру или подвергаются цензуре, и самой серьёзной. И опять же – для кого-то это выбор. И, наверное, кто-то не слишком заморачивается тем, что то же самое государство, что оплачивает их счета, хватает, сажает, дает сроки и отправляет по этапам. Такое уже было — читайте Аркадия Белинкова. Но тогда, в сталинские времена, выбора-то действительно практически не было, точнее был один: либо к стенке, либо игра по правилам людоедов. Сейчас ничего даже близко к этому нет.
Меня охватывает тупая безысходность, когда каждое утро приходят только плохие новости. Но я живу в ситуации, когда мне точно некуда уезжать. Более того, совсем не хочется… Наш людоед пока еще вполне вегетарианский, он поступает так, как поступают во всех авторитарных режимах: покупает лояльность. И покупает за дорого – спасибо нефтяной ренте. Но покупая лояльность одних, он, этот людоед, развязывает себе руки в отношении других, нелояльных, действуя по принципу: «друзьям – все, врагам – закон». И вот это надо отчетливо понимать: за каждого лояльного расплачиваются нелояльные – это такой trade off: мы вас, молодые и талантливые, не трогаем, коли вы питаетесь с нашей, государства, руки, но и вы нам, молодые и талантливые, не мешайте поедать нелояльных.
Концепция эта у нас в стране, между прочим, придумана Филиппом Денисовичем Бобковым – создателем и руководителем Пятого управления КГБ – идеологической контрразведки. Вознесенскому и Евтушенко печатали многотомные собрания сочинений, Максимова высылали, Аксенова отпускали в эмиграцию, а Зою Крахмальникову, Феликса Светова, Ирину Ратушинскую отправляли по этапам. Чтобы не было никаких иллюзий: 6 лет Навальному, газовая камера аквариума для судимых по Болотному делу и скупка лояльных – это звенья одной цепи, сообщающиеся сосуды: сюда влили денег, там — засунули в камеру.
Простая мысль, что нельзя брать деньги у преступного государства как-то вовсе не приходила в голову. А государство наблюдало и радовалось: как же легко этих хипстеров удалось купить и заткнуть… Вот это и мучает молодых и талантливых, таких как Катя Гордеева, которая, к слову, написала очень хорошую книгу о раке, которая меня – по личным причинам – совершенно перепахала. Они не могут не чувствовать этого эффекта сообщающихся сосудов, но ответом ему выбирают страх. А можно – телевидение на коленке как Михаил Шац и Татьяна Лазарева. И у ребят, между прочим, тоже дети, и тоже есть привычка к комфортной жизни.
И, наконец, меня поразила совершенно какая-то человеческая глухота: слезы на белом песке в тот момент, когда идут два вышеупомянутых процесса – ну как-то… Можно было бы подождать. Или съездить в Киров. Или сходить на процесс в Замоскворецкий суд. Впрочем, ату меня, я посягаю на личный выбор – он у каждого свой.
P.S. Ира Демченко, ты пишешь, что независимых СМИ мало и они не объявляют вакансий. Это не так. И нам в The New Times очень нужны люди. Но работы у нас много, а зарплаты даже близко не могут конкурировать с теми, что в госмедиа или в приближенных к Кремлю изданиях. Приходят из разных закрывшихся изданий, спрашивают: «сколько?», и больше не приходят никогда. Или — уходят на большие зарплаты и пишут в стол.