Перед боем всегда возникает чувство тревоги и страха. Я не знаю никого, кому бы не было страшно в этот момент, за исключением, пожалуй, тех, кто называется «человек-война». Но это уже отдельная категория людей.
Перед боем в тебе начинает говорить животный страх смерти. Ты стараешься заткнуть его — делами или какими-то нужными или не очень вещами. Шьешь разгрузку, чистишь автомат, набиваешь магазины патронами, рассовываешь рассыпуху по карманам, сортируешь сигареты, обмениваешься телефонами и раздаешь адреса. Но подавить этот страх полностью не удается. Тут не разум решает — это надпочечники.
Хуже всего, когда до часа «д» — ночь, полсуток или сутки. Это время кажется непреодолимым. Но вот приходит момент. И командир, ротный или взводный, глядя на часы, отсчитывая секундную стрелку, ненавидя и желая её одновременно, наконец открывает рот, втягивает воздух, выпрямляется, замирает на мгновение и начинает петь:
— Рррр-о-т-а-а-а-а-а!!!! К бо-о-о-о-юю!!
И ты никак не ожидал от этого маленького человека в засраном бушлате, с дырками вместо карманов, с которым ты полгода делил котелок и ночевал под дождем, что он так великолепно и мощно запоёт. Команда разносится одиноко и страшно. Голос срезает траву над болотом, теряется в стенах подвала или проходит по канаве перед дорогой, и никто не хочет верить в эту команду, которую все на самом деле только и ждали, но которая лучше бы прозвучала через минуту, час или вообще никогда. Но она прозвучала.
На мгновение наступает тишина. Становится холодно до дрожи и сразу, без перехода — жарко до испарины. Но напряжение и страх, которые колотили тебя несколько часов подряд, вдруг исчезают. Все становятся — готовы. Люди вокруг меняются. Пиноккио, самый чумоходный боец в твоем взводе, превращается в богатыря. Его тело вырастает до неба, в мышцах появляется напряженность и скорость, в устремленном взгляде — сталь и решимость. И ты понимаешь, что он не оставит тебя. Вы все становитесь — готовы.
Меняются души, глаза становятся другими. Все тайны мироздания становятся доступны в этот момент, и их можно прочесть в глазах. Единение, самопожертвование и готовность. И ничто уже не имеет значения, кроме того, что впереди, и тех, кто рядом. В этот момент природа не знает более одухотворенных существ, чем солдаты. И шерсть на загривке поднимается дыбом.
Команду «к бою» я слышал всего несколько раз. Пару раз мне доводилось отдавать её самому. Это было страшно. Оказывается, ты готов вести за собой людей, а люди готовы пойти за тобой. Приятное удивление от этого неожиданного умения петь так. Люди, одухотворённые этой командой, я видел тоже всего несколько раз. Но я знаю теперь, что нет ничего важнее этих людей и этих глаз. Мужество. Мужество и самопожертвование. И ещё — бесстрашие.
Что-то вспомнилось сегодня. Внезапно всплыло в памяти, как Старый шил себе разгрузку из камуфляжного кителя перед штурмом. Мы должны были занять шестой микрорайон. Атака была назначена на шесть, может быть пять, утра. Мы сидели в доме частного сектора. Горела печка. Было тепло, как ни странно. Все ждали атаки, но никто не спал. Старый шил разгрузку. Кто-то выкидывал пластины из броника, кто-то запихивал дополнительные.
Я пытался что-то делать, но мне было страшно. Пожалуй, это единственный раз на войне, когда я испытывал нормальный человеческий страх. Но, к счастью, он не был сильным. Я был связным, проверил рации, аккумуляторы. Должен был идти с замкомбата, с ним и пошёл. Как рассвело, так и пошли. За трансформаторной будкой немного прижмёт снайпер, но стрелял плохо. Дома заняли без боя. Они были пусты.
